В I-м тысячелетии до нашей эры, Священная Книга зороастрийцев “Авеста” зафиксировала на своих страницах описание развитой земледельческой области в долине реки Зерафшан (с персидского - “Золото несущий”). Область названа в Книге - Согд , а, благодаря биографу Александра Македонского – Арриану , мы знаем и название её главного города – Мараканда.

В VI веке до н. э. расширяя границы своего государства, персидский царь Кир завоевал, в числе других земель, и Согд . Через почти двести лет, весной 329 года до н.э., разгромив персидскую армию и преследуя царя Дария , греко-македонские войска во главе с Александром Македонским вторглись на территорию Средней Азии . Переправившись через Амударью , войска двинулись в долину Политимета (так греки называли Зерафшан, “весьма ценный”) к Мараканде - столице Согдианы и захватили город.

Некоторое время спустя в Мараканде вспыхнет восстание, которое вскоре охватит весь Согд . Согдийский князь Спитамен несколько лет будет руководить беспрерывной партизанской войной с частями регулярной македонской армии. Но в итоге, героическое восстание будет жестоко подавлено, Спитамен убит, а город по распоряжению македонского завоевателя разрушен.

Какое точно время Мараканда остаётся в руинах неизвестно, но город возродится в юго-западной части городища Афросиаб . Согласно древним легендам, города воздвигаются, чтобы стать связующим звеном между волей небес и волей земли, и всё на свете будет способствовать тому, чтобы связь между ними не прервалась. У Самарканда есть эпитет – Махфуза («Хранимый»), и на протяжении, как минимум, трёх тысяч лет, город будет возрождаться, несмотря ни на что.

Около 306 года до н.э., Согд войдёт в состав государства Селевкидов (Селевк -один из полководцев Александра Македонского ). В последующем регион войдёт в состав Греко-Бактрийского царства , а в первые века нашей эры - под власть Кушанской империи . Такой интерес правителей соседних стран к Самарканду объяснялся его выгодным геополитическим расположением – через город проходили крупнейшие караванные пути Великого Шёлкового пути из Сирии, Турции, Персии, Индии, Китая .

Около середины V века своё господство над среднеазиатскими землями устанавливает династия Эфталитов , а чуть позже (в 565 году) Тюркский каганат . Примерно в это же время в город была проложена свинцовая магистраль централизованного водоснабжения “Арзис" .

В 712 г. на Согд предпримут поход арабы . Завоеватели обстреливали стены Самарканда из трехсот метательных орудий, причиняя огромные разрушения. Несмотря на упорное сопротивление защитников города, после месячной осады, арабские войска под предводительством Кутейбы ибн Муслима заняли город.

В начале 713 года в Самарканде вспыхивает восстание. На помощь согдийцам придут степные тюрки. Восстания будут сопровождать весь период арабского владычества. Но самое крупное восстание вспыхнет в 770-х годах под предводительством Муканны . В 806 году, доведенные до отчаяния жители Согда во главе с военачальником Рафи ибн Лейсом при поддержке тюрков прогонят завоевателей. Но Арабский халиф вновь соберёт войско и лично возглавит новый поход. В 809 году Самарканд снова будет взят. Однако, помня горький опыт прошедших восстаний, Халифат вернёт право властвовать местной знати, обязав её, правда, периодически платить налоги.

Освободившийся Самарканд начнёт переживать новый подъём, станет крупнейшим городом региона (до полумиллиона жителей), пристанищем суфиев и учёных. Город будет утопать в зелени садов, обильно цветущих при микроклимате обширной сети бассейнов и фонтанов, вырабатывать бумагу, ткани, стекло, керамику, украшения, а вокруг будут сменяться правящие династии: сначала Тахириды , затем (в IX-Х вв.) Саманиды , в конце X-XI вв.– Караханиды, Газневиды, Сельджукидский Султанат , в XII кара-китаи и Хорезм-шахи .

А тем временем на востоке, монгольские племена объединяются под властью Чингисхана. Войско Чингисхана вступит в Самарканд 17 марта 1220 г. Несмотря на готовившихся к осаде жителей, часть местной знати предательски откроет ворота. Кого-то убьют, большую часть возьмут в плен для военных нужд, около 30 тысяч ремесленников и мастеров угонят в Монголию . Город опустошён. Для того, чтобы позднее возродиться вновь.

Чингисхан умрёт через семь лет, разделив незадолго до этого свою империю между своими сыновьями (Самарканд перейдёт к Чагатаю , второму сыну Чингисхана ). Империя будет агонизировать почти полтора века, пока к власти не придёт Амир Тимур , и не создаст свою империю с востока на запад - от Кашмира до Средиземного моря , и с севера на юг – от Аральского моря до Персидского залива , установив в 1370 году Самарканд в качестве имперской столицы.

По замыслу Тимура величие и красота Самарканда должны были затмить все столицы мира. Строятся величественные дворцы, мавзолей Гур-Эмир , соборная мечеть Биби-Ханым , ряд мавзолеев Шохи-Зинды , которые до сих пор поражают своей красотой и великолепием. Самарканд утопает в зелени 12 окружающих его садов, а окрестности застроены селениями с именами столиц мира - Миср (Каир), Димишк (Дамаск), Багдад, Султания, Фариш (Париж) и др.

Самарканд украшается, Империя растёт, снова возрождаются торговые пути из Китая на Ближний Восток , и снова сходятся они в Самарканде . В это время Османская империя в 1396 г. наголову разбивает рыцарей Европы и осаждает Константинополь . Регент Константинополя , император Греции , правитель Венеции предлагают Тимуру стать союзником Европе . Союзничество предлагает ему и сам султан Баязид . Тимур делает свой выбор и 28 июля 1402 года со своей двадцатитысячной армией разбивает Баязида при Анкаре . Спустя 500 лет, благодарные французы установят в Париже позолоченную статую Тимуру , которую подпишут “Спасителю Европы ”.

Через 4 года после смерти Тимура страной начнёт править его внук – 15 летний Мирзо Улугбек – великий учёный, 40-летняя эпоха правления которого пройдёт под девизом “Стремление к знанию – обязанность каждого мусульманина” . Основным детищем Улугбека является его Медресе (Университет) на площади Регистан и Обсерватория , не имеющая равных себе ни тогда, ни много лет позже. 25 октября 1449 г. Улугбек был убит по приказу собственного сына Абдулатифа . Через 5 с половиной месяцев, сам Абдулатиф будет казнён, его голову повесят на портале медресе Улугбека , а на могиле напишут “Отцеубийца”.

После Улугбека Самаркандом будут править его потомки и совсем недолго тимурид Захириддин Бобур - основатель государства Великих Моголов в Индии .

В международной сфере Империя начинает терять былое величие. Турки-османы подчинят себе весь Ближний Восток и захватят порты Средиземного моря , через которые проходила торговля по Великому Шёлковому Пути . Караванные пути через Самарканд снова утрачивают своё значение. Упадок торговли и ремесленного производства приводит к застою в экономической жизни страны.

В XVI-м веке власть захватывает династия Шейбанидов , объединившая тюркские племена, но затем власть переходит к Аштарханидам . Столица переезжает в Бухару , однако Самарканд по-прежнему остаётся крупным городом с продолжающими развитие науками и ремёслами.

Через век, при династии Мангыт , Самарканд войдёт в состав Бухарского ханства . В это время Самаркандский эмир Баходур Ялангтуш («Богатырь с открытым торсом», прозван так после того, как во время одной из битв остался без доспехов и верхней одежды, и продолжал сражаться) на свои средства построит два других медрессе - Тилля-Кори и Шер-Дор на площади Регистан .

ВОСПОМИНАНИЯ О ЗАЩИТЕ САМАРКАНДА

в 1868 году.

Защита Самарканда, как одно из выдающихся событий в Средней Азии, заслуживает полного внимания со стороны каждого, интересующегося делами нашего Туркестанского края. Смело говорим «каждого», потому что она представляет важный момент в истории завоеваний русских на Востоке. Указать на обстановку, сопровождавшую это событие, припомнить многие, даже мелкие, относящиеся к нему эпизоды - дело, по нашему мнению, не только не лишнее, но необходимое. Ведь только подробное изучение предмета и дает о нем точное понятие; ведь только разъяснение мелочей и может сообщить совершившемуся факту настоящее освещение. В военном деле это особенно важно. Тут часто самое ничтожное происшествие, порыв одной личности, счастливая находчивость, изменяют до такой степени обстановку, что получаются совершенно неожиданные результаты. Фактов для подтверждения сказанного много, да они более или менее известны каждому, мы же упоминаем о их значении, имея в виду пояснить цель настоящих заметок о защите Самарканда. Но так как по этому поводу уже кое-что было высказано, то считаем необходимым сделать некоторые оговорки. Читая статью г. Черкасова «Защита Самарканда в 1868 году» и «очерки военных действий в 1868 году в Зарявшанской долине» г. Лыко, мы встретили такие мысли, с которыми не можем согласиться. Будучи далеки от того, чтобы становиться, в отношении упомянутых статей, на критическую почву, или выдавать свое мнение за непреложное, мы хотим только указать некоторые подробности, иначе нами понимаемые. Мнения, которые мы намерены высказать, быть может и неверны, факты

не так истолкованы, но это не помешает разъяснению дела: кто-нибудь из бывших участников осады укажет наши ошибки или недоразумения, и мы удовлетворимся. Повторяем: приводя некоторые мысли из упомянутых статей и оспаривая их, мы будем иметь в виду только разъяснение факта, столь важного для истории завоеваний русских в Средней Азии.

С 1854 года, т.е. с того времени, как решено было соединение оренбургских и сибирских границ, и когда начали происходить столкновения наших войск со среднеазиатцами, в промежутках между наступательными стычками в поле и штурмами городов, русским приходилось действовать и оборонительно, причем неприятель, имевший в подобных случаях громадный численный перевес, наносил нам иногда не малый урон (дело Серова под Иканом). Во всех таких столкновениях мы с успехом пользовались превосходством своего огнестрельного оружия, которое позволяло нам выходить из затруднительного положения победителями. Кроме того, наши плотные, дисциплинированные войска выказывали явное превосходство над нестройными толпами мусульман, в которых развивался панический страх при первом энергическом наступлении русских. После многих неудач, азиатцы привыкли наконец считать нас непобедимыми и бежали с поля сражения после первого, большею частью, недостаточно упорного сопротивления. Только возбуждаемый против нас крайний фанатизм заставлял их иногда, после самого капитального погрома, в роде, например, ирджарского, снова браться за оружие.

Ясно, что борьба с таким противником не могла быть, строго говоря, хорошей школой для русских войск, действовавших в Средней Азии. Ряд рискованных и в высшей степени счастливых предприятий (штурм Ташкента, ирджарское дело...) породило в них презрение к силам неприятеля. Явилось мнение, разделяемое людьми, пользующимися вполне заслуженною военною репутациею в Туркестане, что в деле со среднеазиатцами какие бы то ни было предосторожности (в смысле обеспечения сообщений с тылом и проч.) если не лишнее, то не необходимое. что стоит только идти вперед - и все устроится как нельзя лучше. На сколько справедлив подобный взгляд, предоставляется судить каждому. Мы, с своей стороны, считаем необходимым указать только на одно, очень важное, по нашему мнению, обстоятельство. Известно, что бухарцы на зырабулакские высоты явились уже не теми, какими дрались

под Ирджаром. Под Ирджаром неприятель не имел никакого порядка; толпы его, хотя и очень многочисленные, были без всякой между собою связи. Совсем другое мы видим в деле "2-го июня. Сарбазы бухарского эмира были расположены в линии, шеренгами, стреляли залпами, держась под огнем наших стрелков почти до рукопашной схватки; они выдержали даже два-три выстрела картечью. Как хотите, это прогресс значительный. А кто поручится, что подобные усовершенствования не будут продолжаться, что линейный боевой порядок, принятый бухарцами на Зырабулаке, не уступит места более современным формам? Для этого, нам кажется, необходима только чья-нибудь посторонняя помощь, какое-нибудь руководящее начало. Подчиниться разным военным нововведениям бухарцы не откажутся: у них так много уважительных к тому причин.

Осада Самарканда, тесно связанная с событием 2-го июня, с одной стороны является результатом превосходно задуманного обмана, исполнением которого неприятель мог поставить нас в самое критическое, скажем Более, безвыходное положение; с другой - она представляет сама по себе факт, выходящий из ряда обыкновенных, как мы уже и заметили выше.

Словом, уроки, данные неприятелю до 1868 года, не прошли для него бесследно. Он многому научился, перестал слепо надеяться на одно превосходство сил и начал употреблять их более рациональным образом. Вследствие этого, в упомянутый год он является уже противником, заслуживающим известного уважения. Относительно последнего обстоятельства мы позволим себе напомнить читателю некоторые подробности.

Самый передовой пункт, который мы заняли в 1868 году, в мае месяце, был Ката-Курган; в нем в это время находились 13 1 / 2 рот пехоты (1,500 человек), три сотни казаков (270 человек) и.12 орудий. По другим пунктам войска наши были распределены тогда следующим образом:

В главной точке всех операционных действий наших во вновь завоеванном крае, в Самарканде, было одиннадцать рот пехоты (1,200 человек), две сотни казаков и восемь орудий; на пути сообщения с Ташкентом: в Яны Кургане две роты, в Джизаке, батальон; войска же, расположенные в Чиназе, Ташкенте и в других местах, не могли помочь действующему отряду в случае крайности, а потому мы об них и не упоминаем.

Расстояние между упомянутыми пунктами следующие; между Ката-Курганом

и Самаркандом около 70 верст; между Самаркандом и Яны-Курганом около 60 верст; между этим последним и Джизаком 22 версты. За Джизаком, на пространстве 110 верст, тянется голодная степь, оканчивающаяся Сыр-Дарьей у Чиназа и служащая, по недостатку в ней воды и какой бы то ни было растительности, значительным препятствием сообщению между названными пунктами. От Чиназа до Ташкента 60 верст.

У неприятеля было от 30 до 40,000 на зырабулакских высотах, между Бухарой и Ката Курганом, верстах в двенадцати впереди последнего, где собрались все силы эмира, и тысяч 20 со стороны Кара-тюбе. К этому нужно прибавить еще жителей занятого нами края, которые, при первой возможности, готовы были воз-стать поголовно. Шахрисябцы были особенно опасны. Движение частей действующего отряда к Ургуту и Кара-тюбе хотя и были удачны в смысле тактическом, однако не достигли своего главного назначения-обеспечения Самарканда со стороны этого воинственного племени. Отделенное от долины Зарявшана горным хребтом, оно держалось совершенно независимо, гордилось своею независимостью и, при помощи Бухары, надеялось с успехом потягаться с русскими войсками. Надежда эта еще более окрепла после движения части отряда к Кара-тюбе, которое толковалось шахрисябцами в свою пользу.

Разделение русских войск, преувеличиваемая в них болезненность, расчеты на поддержку населения, все побуждало неприятеля к действиям более смелым. С этою целью, предводитель шахрисябцев, вместе с эмиром, составили план, заслуживающий внимания. Было решено, нападением на Ката-Курган, вызвать главные русские силы в поле, завлечь, не принимая боя, как можно далее, во владения Бухары, а, между тем, ударить на Самарканд и овладеть им. Первое должен был исполнить эмир: его задача состояла в том, чтобы, по возможности, оттягивать решительную минуту столкновения с русскими; вторую часть плана - овладение Самаркандом - должны были привести в исполнение шахрисябцы. По овладении Самаркандом, предполагалось, соединенными силами, действовать против отряда, двинувшегося к Бухаре, и на его сообщениях с Ташкентом. Таким образом, овладение Самаркандом становилось главною целью предприятия и, как средство решительно изменявшее положение русских на театре войны, должно было служить сигналом к поголовному восстанию, может быть, всего туркестанского населения.

Очевидно, что Самарканду, во время военных действий 1868 года, предстояла первостепенная роль; очевидно, что в данную минуту, для всей Средней Азии, не говоря о русских владениях, он должен был сделаться сердцем, биение которого не могло не отозваться на всем организме.

Соображения неприятеля были весьма основательны. Русские, занимая в конце мая Самарканд и Ката-Курган, не нанесли еще решительного удара ни бухарцам, ни шахрисябцам. И те, и другие обладали еще значительными средствами для борьбы. Первые, как было уже замечено, стояли около Ката-Кургана, беспокоя расположенный в нем отряд; вторые сосредоточились между Кара-тюбе и Самаркандом, угрожая нашему тылу в случае наступательных действий. Положение русских становилось критическим. Выйти из него можно было только посредством решительного удара, и при том удара, направленного в самую чувствительную точку неприятельского расположения. Где же была эта точка? Очевидно, в Бухаре, там, где гнездился главный руководитель военных против нас действий, где были сосредоточены его средства. Сюда следовало направить и решительный удар. А для этого необходимо было, не жалея никаких средств, образовать в Самарканде такой опорный пункт, который, при самом ограниченном гарнизоне, был бы вполне безопасен от какого-бы то ни было покушения со стороны неприятеля, на время движения остальных войск к Бухаре. Привести Самарканд в положение, отвечающее высказанной необходимости, было бы, по нашему мнению, не слишком затруднительно. Для этого следовало бы, сейчас же по его занятии, образовать возле стен цитадели, со стороны города, эспланаду, заложить в стенах (хотя на скорую руку, комьями) ряд небольших, но очень вредных, в оборонительном отношении, обвалов, насыпать, где можно, барбеты, и пробить, в имевшихся башнях, бойницы. Времени, со 2-го по 30-е мая, было для этого совершенно достаточно, особенно если бы, в помощь уставшим от переходов войскам, были приданы вольнонаемные рабочие. Впрочем, если бы времени было и недостаточно, то выступление главных сил против эмира, пожалуй, не мешало бы и отложить дней на восемь, а в восемь дней можно сделать многое. Эмир же в это время не увеличил бы своих полчищ на столько, чтобы остановить наши; войска. Впрочем, об отсрочке выступления отряда к Бухаре мы говорим как о крайности, к которой, пользуясь двадцати-восьми

дневным пребыванием в Самарканде, не надо было и прибегать.

Мы указали отчасти что следовало сделать для обороны Самарканда а что было сделано по этому предмету, читатель может видеть из статьи г. Черкасова. Считаем не лишним, привести и мнение г. Лыко, высказанное им в «Очерках военных действий», при оценке разных обстоятельств обороны. Оценка эта «не можете», говорит автор, «не привести нас к сожалению, что излишнее доверие к жителям города было причиною, что комендант воздержался от разрушения жилищ, прилегающих к стенам цитадели, и от очистки необходимой эспланады: это, лишив гарнизон возможности поражать неприятели метким огнем, сделало приступы продолжительными, упорными, а стрельбу по гарнизону непрерывною, убийственною и почти безнаказанною». Позволяем себе сделать несколько замечаний.

Из приложенного г. Черкасовым к статье «Защита Самарканда» плана (на который ссылается и г. Лыко) видно, что часть оборонительной ограды цитадели, где, непосредственно за стеной, тянулись сакли, простирается на полгоры версты. Известно, что азиатцы строят свои жилища довольно тесно и улицы оставляют узкими следовательно, для образования эспланады на полутораверстном протяжении, пришлось бы сломать, по крайней мере, 300 сакель, что потребовало бы капитальной работы и много времени, при небольшом числе людей, имевшихся в распоряжении барона Штемпеля.

Нам кажется, что подобная работа была не по силам самаркандскому коменданту. Он должен был: 1) позаботиться о снабжении цитадели водою, что и было им сделано и что потребовало и времени, и рук; 2.) обрыть подошву отлогости стены, где она представляла полную возможность для эскалады; 3) насыпать два барбета (капитальность этой работы, принимая в соображение трехсаженную высоту возводимой насыпи, очевидна), что опять требовало и времени, и рук; 4) расчистить сообщение между разными пунктами цитадели... Кто производил работы, тот поймет, что в два каких-нибудь дня с 658 человеками гарнизона произвести все вышеупомянутое, содержа в то же время караулы, само по себе трудно. О расчистке же эспланады, полагаем, комендант и думать не мог. Так что, нам кажется, упрек, сделанный г. Лыко коменданту, если и может быть упреком, то не барону Штемпелю.

Впрочем, как бы там ни было, эспланады не расчистили, многих проломов не заложили, и гарнизону пришлось подставлять

грудь там, где можно было бы подставить мешок с землею. Понятно, что защитникам, при их ограниченном числе, пришлось бы всем без остатка лечь под развалинами Самарканда, если бы осада продолжалась все восемь дней так, как она велась первые два дня. К счастью, плану, так хорошо задуманному неприятелем, не суждено было осуществиться, потому что эмир изменил первоначальному предположению в самом начале, а гарнизон самаркандский честно исполнил возложенный на него доле. Дело 1-го мая. - Причины, побудившие неприятеля сдать Самарканд без боя. - Самарканд и его цитадель. - Наша лагерная жизнь. - Занятие Ката-Кургана генералом Головачевым. - Выступление командующего войсками в Ката-Курган. - Настроение гарнизона.

1-го мая, как известно, происходило дело на Чапан-атынских высотах, примыкающих непосредственно к самаркандским садам в том месте, где из них выходит дорога в Ташкент. Полагали, что Чапан-аты есть передовая позиция неприятеля, на которой он желал дать полевое дело с тем, чтобы потом, с большим вероятием на успех, стать за стенами Самарканда. Так ли думали военачальники эмира, давая сражение вереди Самарканда, или они рассчитывали на неприступность позиции, вследствие разлившегося Зарявшана, и полагали возможным дать надлежащий отпор русским, не допуская их до города, определительно сказать довольно трудно. Может быть, последнее и вероятнее, потому что на позицию свою бухарцы сильно надеялись, тогда как рассчитывать на оборону города было довольно трудно. Причины последнего обстоятельства очевидны. Городские стены, как увидим далее, были в весьма плачевном состоянии: на них не было мест для постановки орудий; а главное - за штурмом, если бы таковой последовал, произошла-бы неминуемая баранта, что разорило-бы жителей, не принеся никакой пользы эмиру.

Итак, мы встречены были на Чапан-аты. Дело длилось недолго... Неприятель бежал, оставив в наших руках почти всю артиллерию и лагерь, в котором мы нашли много разного хламу: палаток, ковриков, войлоков, разной посуды, а больше всего халатов и сапогов (чегов), брошенных храбрыми войсками эмира, ради легкости бега при оставлении позиции. Благодаря этой мере, неприятель ретировался очень быстро, так что, взойдя на высоты, мы увидели только мелькавшие вдали пятки удиравших.

Вечером того-же числа, к командующему войсками явилась из Самарканда депутация, изъявлявшая полную покорность города. Правоверные не решались еще раз попробовать счастья у самой гробницы Тимура. В пожелании отстаивать самаркандские святыни многие искали очень тонких причин. Между прочим, по мнению автора «Защиты Самарканда в 1868 году», главная причина, побудившая самаркандцев сдать русским город, была та, что они только в этом и видели средство «спасти от разрушения исторические памятники своего города». По нашему мнению, это не совсем так. Если-бы даже начальники бухарской армии, бившейся на Чапан-аты, и намерены были отвести ее за стены Самарканда, то им не удалось-бы: нестройные толпы, которыми овладела паника после дела 1-го мая, не могли быть остановлены для нового сопротивления. Значит, с этой точки зрения, не могло быть и речи о непосредственной защите города или о добровольной его сдаче. Кроме того, и о спасении исторических памятников, нам кажется, нечего и говорить. Ни при одном из всех бывших в Средней Азии штурмах (Чемкент, Ташкент, Джизак), на сколько нам известно, не пострадал какой-бы то ни было исторический памятник; не могло, конечно, этого случиться и в Самарканде, если бы дело дошло до осады. Обо всем этом сарты знали по опыту. А вдобавок, среднеазиатцы, угнетаемые в продолжение многих веков безграничным деспотизмом своих владык, неспособны заботиться о сохранении исторических памятников своих городов. В них можно на время разжечь фанатизм, но чувства гордости и народной независимости далеки от понятий азиатца, по крайней мере, в этом убеждены знающие их близко.

В том же самом факте - в сдаче Самарканда без боя- многие видели начало хитро-задуманного плана. С этим тоже трудно согласиться. План действий, о котором мы уже упомянули, явился гораздо позже. В горячую минуту об нем не могло быть речи.

Мы несколько распространились по этому поводу, потому что вопрос сам по себе довольно важен. Правильное его разрешение дает средство составить себе верное понятие о последующих событиях края, и косвенным образом о том, до какой степени бой 1-го мая имел решительный характер. Во всяком случае, сдача Самарканда без боя ставила его жителей в неприкосновенное положение.

2-го мая русские двинулись в город. С песнями и музыкой, мы проходили улицы, по обеим сторонам которых попадались

иногда жители, отвешивавшие низкие поклоны. Большею частью, это были евреи и персияне. И те, и другие радовались нашему приходу. Мусульмане хотя и держались, по обычаю. за животы, но на их лицах можно было прочесть одно недоброжелательство. Каждый из них напоминал волка, припертого собаками в угол. Давки были заперты. Вообще в городе была заметная пустота.

Отряд расположился вне города, по бухарской дороге. Часть была оставлена в цитадели. Все обрадовались случаю отдохнуть и оправиться. Утомительные переходы по голодной степи, а в особенности усиленный переход и затем бой 1-го мая требовали остановки. Помимо этого, необходимо было не только укрепиться в Самарканде, но и распространить власть на прилегающие местности с темь, чтобы при дальнейшей борьбе иметь опору. Надлежало также устроить обеспеченное сообщение с Ташкентом. Вот почему решено было остановиться в Самарканде на отдых. Самарканд был удобен для этого как нельзя более. Его роскошные сады, прекрасная ключевая вода, возможность достать нее необходимое для войск, не могли не быть но вкусу отряду. Кроме. этих, так сказать, чисто-материальных соображений. Самарканд привлекал образованных людей своими достопримечательностями, и хотя можно было указать только на колоссальные мечети, построенные еще при Тамерлане, однако и этого было достаточно для любителей древности.

Самый город нисколько не отличался от других городов. Средней Азии. Те же, узкие улицы, по обеим сторонам которых тянутся невысокие глиняные сакли с плоскими крышами; такой же как и везде базар, с открытыми на улицу лавчонками, где можно найти туземный и привозный товар; та же невыносимая пыль в сухую погоду, и невылазная грязь во время дождей; на встречу попадаются такие-же халатники в разноцветных или белых чалмах и женщины в халатах-же, накинутых на голову, и с закрытым лицом - словом, все то же, что и в Ташкенте, Чемкенте и других городах..., Город окружен глиняною стеною, которая местами обрушилась и представляла совершенно готовые бреши. Для обороны она была не приспособлена; как видно, об этом не думали. Обнимая все почти застроенное пространство города и составляя значительное протяжение в длину, стена эта требовала большого числа войск для своего занятия, следовательно и не могла, на будущее время, служить русским опорой, хотя-бы и были произведены в ней надлежащие

поправки и приспособления. Важна была цитадель, которая, по своему положению и сравнительно-малому протяжению оборонительной ограды, могла быть обращена в опорный пункт. Об ней мы намерены сказать несколько подробнее, так как впоследствии, во время семидневной осады, она играла важную роль.

Статья г. Черкасова «Защита Самарканда в 1868 году», нам кажется, недостаточно разъяснила два очень важные вопроса: 1) когда Самарканду, в продолжение семидневной осады, угрожала наибольшая опасность? и 2) где было самое слабое место нашего расположения, куда неприятель должен был направлять самые энергические удары? Не дать себе прямого и определенного ответа на эти вопросы, значит перечислить в известном порядке множество эпизодов, не осветив их внутреннего содержания; смешать частные, более или менее отрывочные, усилия неприятеля со штурмом его 3-го числа, в котором участвовали сразу все силы и который предпринимался шахрисябцами, как последний решительный удар до отступления в горы; короче: значит не составить себе картины об общем ходе осады.

Прямое решение предложенных вопросов важно и в другом отношении: оно, с одной стороны, укажет на первенствующую роль, какую играли шахрисябцы во время осады, с другой, может оправдать значительное скопление обороняющихся у Бухарских Ворот. Мы всегда думали, что последнее обстоятельство было совершенно основательно. Чтобы в этом убедиться, нужно посмотреть на расположение цитадели и на значение различных ее пунктов, Цитадель расположена в северо-западной части города (см. чертеж). В плане она имеет многоугольное начертание с двумя большими входящими частями, обращенными па запад. Возвышенность, на которой построена цитадель, вообще говоря, командует над городом и близлежащими садами. С самой высшей ее точки, с места расположения кок-таша (ханского дворца), можно обозреть значительную часть города. Стена, окружающая цитадель, достигает до двух сажен толщины и до четырех сажен высоты. В ней, в довольно близком расстоянии одна от другой, устроены выступающие внаружу полубашни. Это монолитные глиняные массы, на которых, по высоте стены, сложены тонкие стенки; последние могут быть заняты 10-12 стрелками. Полубашни, по незначительности своего выпуска из-за наружной черты ограды, не могли доставлять последней фланковой обороны, так что силу самаркандской цитадели могла составлять исключительно высота окружающей

ее стены и глубина находящегося с восточной стороны оврага. С южной части последней, очень важной в оборонительном отношении, никакой впереди лежащей преграды не было и здесь городские сакли непосредственно примыкали к самой цитадельной стене. Нападение на цитадель в этом направлении представляло наиболее шансов для успеха. Здесь можно было держаться у самой стены в саклях, не подвергаясь почти выстрелам; можно было обрывать стену и вообще производить желаемые работы, которые не могли быть обстреливаемы обороняющимся; кроме того, для осаждающего здесь было очень удобное и безопасное сообщение вдоль стены. Западная часть оборонительной ограды цитадели обращена на бухарскую дорогу. Здесь образовался, сажен в десять ширины, возвышенный плацдарм, застроенный вплотную саклями и окаймленный у самой бухарской дороги, остатками городской стены, негодной для обороны, но весьма полезной для осаждающих, потому что она совершенно скрывала их движения от выстрелов с цитадели. С этой стороны доступ к цитадели был очень удобен, тем более, что здесь, у самых Бухарских Ворот, как увидим далее, был довольно широкий пролом. Упомянутый плацдарм продолжается и против северной части стены; но далее она несколько шире и отделяется от лежащих впереди садов оврагом, бывшим некогда рвом, перед городскою стеною. Ров этот оканчивается у сарбазского двора, возле большой башни, находящиеся у самых ключей. Башня четырехугольная, построенная, может быть, еще при Тамерлане, в несколько ярусов; от времени своды, разделяющие ярусы, обрушились, вследствие чего на верхней площадке образовалось углубление. Площадка, сажен пять в квадрате, могла быть приспособлена для артиллерийской стрельбы по городу, потому что она имела над ним некоторое командование. Все пространство от северо-западного угла до ключей наиболее безопасно; здесь хотя и были в некоторых местах лазейки, которыми мог бы воспользоваться осаждающий, но оборонять их было нетрудно, и при том небольшим числом людей, тем более, что часть стены имеет здесь вид входящего угла и несколько подубашен. От упомянутой башни до Самаркандских Ворот, а далее до юго-восточного угла цитадели, как уже сказано, впереди стены глубокий, с крутыми берегами, овраг, отделяющий в этом месте цитадель от города. В этом направлении, несмотря на подобного рода преграду, штурм возможен был на трех пунктах: непосредственно на Самаркандские Ворота, которые не могли быть обстреливаемы фланковым огнем; у кладбища, где оборонительная стена представляла возможность эскалады и где местность была открыта выстрелам с города, и у ключей. Атака со стороны ключей не могла быть так опасна, как первые две. В этом смысле, на всем протяжении восточной части ограды, Самаркандские Ворота приобретали особенное значение. Но атака их не представляла осаждающему особенных шансов на успех, так как ворота, расположенные между двумя башнями, возведенными из жженого кирпича, представляют довольно капитальное сооружение. Башни разделены на два яруса; в каждом были пробиты 3-4 бойницы с очень ограниченным обстрелом. Против средины башен, между ними, были расположены полотна ворот, а далее, вовнутрь, крытая галерея с каменными стенами по сторонам, составлявшими одно целое с башнями. Перед воротами, через ручей оврага, мост. От него местность к воротам и далее во внутрь цитадели идет довольно крутым подъемом. Таким образом, осаждающий, ведя на ворота атаку, должен был пройти узкой галереей, обстреливаемой орудием, которое в случае надобности могло быть здесь поставлено. Это же орудие могло обстреливать мост и часть ведущей к нему улицы.

Не в таком положении были Ворота Бухарские (см. черт.). Построенные менее капитально, но по такому же плану как и Самаркандские, они не имели впереди себя никакой преграды и доступ к ним был совершенно свободный; кроме того, стена, примыкающая непосредственно к воротам, была несравненно более в худшем положении, чем та же стена возле Самаркандских ворот. С правой стороны, у самых ворот, она представляла как бы пролом, застроенный саклями. Сакли, расположенные внутри цитадели, выходили окнами и дверями на крыши сакель, построенных непосредственно за ними в городе, так что, взобравшись на последние, легко уже было попасть во внутренность цитадели. Несколько далее за упомянутыми саклями, фронтом к бухарской дороге был широкий пролом, взобраться на который было весьма легко. С левой стороны ворот, оборонительная ограда также значительно обрушилась и в одном месте была не выше двух аршин. Здесь с наружной стороны были даже сделаны ступени, служивший хорошим путем сообщения для собак и для людей, на то время, когда ворота запирались. Взойдя из города по этим ступеням, можно было завладеть левой башней, а из нее свободно войти в цитадель. Таким образом, на самом небольшом протяжении, собственно

у Бухарских Ворот, насчитывалось три лазейки. Защищать их без всякой подготовки было довольно затруднительно, тем более, что мы хорошо познакомились с ними только во время осады.

Ко всему сказанному нужно прибавить и другие обстоятельства, затруднявшие оборону Бухарских Ворот. Дорога в город, выходя из ворот, довольно круто поворачивала вправо, так что поставленное здесь орудие могло обстреливать самое ничтожное пространство впереди; следовательно, нападающему было легко приблизиться к нему, совершенно безнаказанно, на самое близкое расстояние. Все вместе делало Бухарские Ворота наислабейшим пунктом, и не удивительно, что неприятель нападал здесь энергичнее, чем где-либо.

Внутренность цитадели разделялась узкими и кривыми улицами, которые много могли способствовать укрытию от выстрелов из города. Сначала думали не завладевать всеми строениями, расположенными в цитадели, а разделить последнюю широкой улицей на две части: одну предоставить гарнизону, другую тем жителям, которым сакли принадлежали в этой части. С такою целью положено было провести улицу от Самаркандских Ворот до западного входящего угла оборонительной стены и назначить южную часть цитадели туземцам, северную гарнизону. Мысль разделения цитадели на две половины, русскую и мусульманскую, имела гуманные начала: отбирая для жительства гарнизона только половину построенных в цитадели сакель, а не все, мы лишали собственности в два раза меньшее число лиц и, следовательно, вдвое облегчали жителей. Но в исполнении такого предначертания были и маленькие неудобства: трудно было поручиться, что сакли будут заняты такими личностями. которых взгляды и намерения были бы гарнизону хорошо известны: еще труднее было сказать, что между гарнизоном и его близкими соседями, разделенными одною улицей, не будут происходить частые ссоры и крупные недоразумения. Подобные неудобства, может быть мелкие и отвратимые в мирное время, делались довольно важными на время осады. Вообразите, что крепость, защищаемая французами от нападения немцев, на половину занята немцами. Хорошо ли будет французам? Все эти неудобства, вероятно, были хорошо поняты самаркандцами, потому что отделенная часть цитадели не была никем занята. От намерения разделить цитадель на части остался только один след - широкая улица или эспланада, как ее называли. Во время осады эспланада имела некоторые невыгоды: она

вся была открыта выстрелам с города, так что сообщение по ней было небезопасно.

В очень скором времени город стал наполняться. Возле лагеря образовался временной базар с самыми необходимыми предметами: лепешками, пельменями, разными овощами, несозревшими еще фруктами, пряниками, орехами. Здесь закипела оживленная деятельность, открылась торговля.

Возле корзины с лепешками стоит солдатик. - «Эй, тамыр (1)», говорит он очень серьезно, будучи убежден, что его сведения в туземном языке совершенно достаточны: - «тамыр, сколько стоит бир (2) лепешка? шалтай-балтай не надо».

- «Э-э, тамыре», говорит тот, не поняв в чем дело. «Вот лепешка», поясняет солдат, тыкая пальцем в корзинку: «бир лепешка, почем?»

В другом месте, от нечего делать, артиллерист беседует с торговцем зеленого урюка (абрикоса). - «Урус сарбаз - якши (3), самаркандский - яман (4). Урус-сарбаз вашему сарбазу маклаш (5) даст. А вот теперь всем вам аман (6) дали».

- «Аман, аман», говорит сарт, одобрительно кивая головой. - «Ты вот теперь купец, ну и торгуй: сату (7) можно».

Все приняло вид несколько оригинальной лагерной жизни. Только дымящиеся фитили у орудий напоминали отряду его назначение. Однообразно-скучно тянулось время.

Экспедиции на Чилек и Ургут значительно разнообразили нашу бивуачную жизнь. Надежды на дальнейшие стычки и отличия заставляли охотно переносить многие неудобства. Толковали о движении на Бухару. Много предполагали, соображали, спорили. Движение к столице эмира считали делом положительно необходимым. В возможности и удобоисполнимости этого предприятия мало кто сомневался.

Наконец двинулись вперед к Ката-Кургану, с целью занять этот пункт и остановиться в нем. Для этой цели туда были направлены рот, 3 сотни и 12 орудий, под начальством генерала Головачева. Надежды на штурм города, который, как было известно, занят неприятелем, оживляли отряд. Несмотря на южный

зной и пыль, люди шли бодро и весело. На третий день, утром, мы приблизились к Ката-Кургану. На возвышенности, в виду ката-курганских садов, отряд развернулся и выстроился. Артиллерия стала в интервалах между пехотою.

Пред нами расстилалась прекрасная картина. В нёбольшой долине, окаймленной со стороны Бухары возвышенным берегом Нарпая, тянулись роскошные сады, которые, по направлению к Зарявшану, занимали все большую и большую полосу. Между деревьями, точно щеголяя своею роскошною одеждою, выделялись густолиственные карагачи, а возле, уходя вершинами в небо, красовались стройные тополи. Тут же, рядом с этими двумя прекрасными растениями юга, скромно теснились фруктовые деревья, дозволяя первым еще более выказывать свою красоту и величие. Кое-где из густой зелени выглядывали городские сакли и глиняные стенки, устроенные, по обыкновению, по обеим сторонам улиц. И сакли, и сады, и тянувшиеся далее возвышенности освещались ярким, утренним солнцем, придававшим всему чрезвычайно живописный вид. Но любоваться им было не время. У многих билось сердце в ожидании выстрела со стороны города. Арбачи расположились недалеко от войск и поглаживали от удовольствия бороды в ожидании поживы. Один из них, еще дорогой, все допытывался, будут ли русские штурмовать город. При этом он обыкновенно понижал голос и делал серьезную мину. Каково же было его негодование, когда стало известно, что солдаты эмира оставили Ката-Курган перед самым нашим приходом, а жители выслали депутацию? Отряд занял город и расположился по левому берегу Нарпая, возле дороги, ведущей в Бухару. Эта часть местности есть совершенно голая покатость, обращенная к реке. Впереди, параллельно фронту расположения войск, шел гребень возвышенности; с него можно было обозреть значительное пространство к стороне неприятеля.

Сначала только по правому, а затем и по левому берегу Нарпая расположен самый город. В средине построена небольшая крепостца; ее может оборонять одна рота. Это так называемая цитадель. Она вся поместилась на природном бугре, имеющем сажени четыре высоты над окружающими садами. Отлогости бугра совершенно отвесны. К воротам цитадели ведет широкая каменная лестница. Цитадель служила помещением ката-курганскому беку и его приближенным.

В Ката-Кургане замечателен сад эмира. Лучше этого сада нам не случалось видеть ни в Самарканде, ни в Ташкенте.

Почти квадратное пространство около 50 сажен в стороне засажено тополями, карагачевыми и фруктовыми деревьями: посредине вырыт пруде, наполняющийся водою посредством канавок или, как их здесь называют, арыков; от пруда идут аллеи, усаженные по обеим сторонам виноградом, который, подымаясь по решеткам, образует над аллеями густой зеленый навес с висящими кистями плода. Тень в саду полная. К стороне цитадели сад окаймлен строениями. Это бывшие помещения эмира во время его пребывания в Ката-Кургане: небольшой гарем, две небольших приемных комнаты, соединенные между собою открытою галереею, и разные службы со двором за ними. С галереи эмир мог обозревать одновременно и сад, и двор. Здесь он показывался собравшемуся на поклон народу и принимал беков.

Сад был занят генералом Головачевым и его штабом. Отсюда до лагеря, расположенного но другую сторону Нарпая, около версты.

В двадцатых числах мая на войска, расположенные у Ката-Кургана, было произведено первое нападение неприятеля. Небольшая шайка конных людей напала на отрядных вьючных верблюдов и намерена была угнать их. Ударили тревогу. Быстро собравшиеся по тревоге войска бросились. преследовать напавших. Произошла небольшая перестрелка и схватка с казаками. Верблюдов отбили. Через час в лагере снова все успокоилось.

Между тем, 27-го мая, из Самарканда была послана часть войск в Кара-тюбе. Кишлак, занятый шахрисябцами, защищался очень упорно. Мы понесли значительный урон и, отступая к Самарканду, могли только сказать, что разбили неприятеля, но не на г.только, чтобы он не отважился провожать нас на обратном пути.

Подобный исход дела, а вместе с тем известия из Ката-Кургана о том, что нападения на расположенный там отряд повторяются все упорнее и все в больших и больших размерах, требовали решительных мер. Было решено, оставив в Самарканде 6-й батальон и 100 человек саперов при двух батарейных орудиях, все остальные войска двинуть в Ката-Курган, и, соединившись там с отрядом генерала Головачева, следовать по дороге в Бухару и разбить эмира, который, как было известно, со всеми силами стоял на Зырабулаке.

31-го мая, командующий войсками выступил в Ката-Курган. Оставляемый в Самарканде гарнизон был крайне огорчен тем, что ему придется сидеть сложа руки, тогда как другие будут

драться. Некоторые, впрочем, не унывали. - «Вот подождите: как уйдут к Ката-Курган, на Самарканд нападут и мы будем в осаде», утешали себя остававшиеся. Уходившие только подсмеивались. Почти никто не верил в возможность осады. С небольшими исключениями, относились, к делу очень легко, и не понимали, что нападение на Самарканд - необходимое последствие положение дел и что вопрос мог заключаться разве только в том, на сколько это нападение будет опасно. С завистью проводили мы уходивших, не предполагая, что нам готовится более блистательная участь. Появление неприятеля. - Расположение жителей. - Хаджи-Арарские Ворота. - Первый натиск на цитадель. На другой же день по выступлении генерал-адъютанта Кауфмана, мы заметили на Чапан-аты значительное скопление неприятеля. При нем было два орудия, из которых он, время от времени, постреливал. Так как расстояние было весьма значительное. около пяти верст по прямому направлению, то мы видели только дым, а иногда едва слышно доносился звук выстрела. Эту пальбу неприятель производил с единственною целью: показать гарнизону, что у него есть орудия.

В то же время, со стороны дороги в Кара-тюбе, появились шахрисябцы. Об этом то и дело получались новые сведения. На севере, по направлению челекской дороги, тоже показалась пыль и вообще замечено было оживленное движение конных и пеших людей. Становилось очевидно, что Самарканд окружается значительными силами. Какие последствия могли произойти от того, можно было отчасти судить по настроению жителей.

Еще накануне, проезжая по городу, легко было заметить особенную пустоту на улицах. Малых и старых как будто и не бывало здесь. Если попадались жители - всегда группами, возле мечети-то это были все молодые и крепкие субъекты, способные обращаться с мультыкой или батиком.

При проезде мимо такого сборища, польза было не обратить внимания, что веденный до того времени оживленный разговор прекращался. Суровые лица и дерзкий взгляд правоверных показывали, что между ними зреет к русским - если уже не созрело - крайнее нерасположение, за которым последует открытое восстание. И: и такой толпы, при проезде русского, слышались уже крупные ругательства, произносимые хотя и не совсем громко, но довольно

смело. Некоторая нерешительность к окончательному нападению происходила, нам кажется, от того, что неприятель как будто еще не вполне верил в свои силы и в наше незавидное положение. Факт, который бы наглядно доказал ему последнее обстоятельство, не замедлил представиться.

Утром, 2-го числа, комендант, внимая настоятельным просьбам нескольких жителей, желавших, чтобы русские защитили город от вторжения шахрисябцев, с двумя ротами и двумя орудиями двинулся к Хаджи-Арарским Воротам, где, по словам тех же сартов, неприятель скоплялся в значительных силах. Пройдя по пустым улицам города и приближаясь к воротам, мы полагали, что одно наше присутствие заставит неприятеля, если действительно таковой имеется, отступить. Мы ошиблись. Только что колона вытянулась из Хаджи-Арарских Ворот, из садов раздались выстрелы, сначала редкие, потом все учащавшиеся. Рассыпали стрелков. Поставили на горке орудие и пустили в сады две гранаты. Перестрелка усиливалась. Наше положение было очень невыгодное. Мы должны были более или менее группироваться на дороге, по обеим сторонам которой тянулись довольно высокие стены, не позволявшие нам видеть всего происходившего в садах. Напротив, неприятель, скрываясь в садах, мог окружить нас и нанести значительный вред. Поэтому мы отступили, заняли ворота, затворили их и рассыпали стрелков за зубцами стен. Видно было, что неприятель усиливается. У нас, несмотря на наше закрытое положение, несколько человек выбыло из строя. Наконец сакли и сады впереди ворот наполнились неприятелем. Отдельные личности порывались к занятым нами стенам. Один смельчак, недовольствовавшийся саклей, из которой он первоначально постреливал из своей мультыки, стал пробираться к воротам. Стоявший за зубцами солдат заметил это и выстрелил. Раненый сарт сначала упад, но потом снова приподнялся и взялся за ружье. - «Урря, брятцы!» кричал он, на ломаном русском языке.

Распространившись вправо и влево, неприятель мог отрезать нас от цитадели, а потому комендант приказал отступить в цитадель. Наше отступление послужило сигналом к нападению. Все, что до того времени держалось в почтительном удалении, устремилось на Самарканд. Неприятель понял свою силу, и с этой минуты борьба должна была принять серьезный характер.

Мы не смеем сказать, чтобы барон Штемпель вовсе не должен

был двигаться из цитадели: может быть, причины, побуждавшие его к тому, были и очень уважительны; но мы позволяем себе думать, что, прежде чем выйти из цитадели, нужно было решить вопрос: нельзя ли рискнуть двинуться на встречу неприятелю в сады, смелым ударом выбить его оттуда и, если можно, даже преследовать до известной степени? Если бы, по зрелом обсуждении, вопрос этот решили отрицательно, тогда, нам кажется, и думать нечего было о движении к Хаджи-Арарским Воротам. При обратном решении того же вопроса, образ действий сам по себе ясен.

Едва мы успели, как говорится, убраться, как немедленно цитадель была окружена и каша заварилась.

Неприятель, следовавший непосредственно за отступавшими ротами и распространившийся затем вправо и влево, бросился прямо штурмовать стены и ворота. Первый напор был страшен. Самый учащенный огонь, направленный на цитадель; отчаянные попытки овладеть кладбищем открытою силою, царапаясь на крутость с помощью так называемых кошек; дружный натиск на Самаркандские и Бухарские ворота, которые только-что успели затворить; грозные, неумолкаемые крики осаждавших, со стороны которых играли зурны, били барабаны, гремела труба - все это составило только начало....... Для каждого из нас это были самые тяжелые минуты.

Едва успели мы придти к Самаркандским Воротам, как прибежал унтер-офицер.

- «Ваше благородие! ворвались!»

- «Вот тут, сейчас», говорил он, захлебываясь... «там никого нет»......

Делаются соответствующие распоряжения; люди бегут по указанному направлению, бросаются к пролому, опрокидывают неприятеля в город, лезут на стену, чтобы иметь возможность отстреливаться; многие из них падают назад и более уже не поднимаются их места занимают другие.

Вот и с другой стороны слышится русское «ура», раздается выстрел, другой. Ружейная трескотня все усиливается и усиливается. Снова слышатся крики, на этот раз уже не русские; потом все сливается в общий гул и гам, среди которых ничего и разобрать нельзя. Все чаще таскают раненых и убитых. Все энергичнее наседает враг.

Часу во втором, неприятель, разведя огонь возле самых Самаркандских

ворот, стал бросать туда мешки с порохом. Полотна ворот. сколоченные из совершенно сухого дерева, и столбы их поддерживавшие быстро загорелись. Потушить пожар не было возможности, потому что, как увидим, на это не было средств. Не ограничиваясь пожаром Самаркандских Ворот, осаждающий пытался произвести его и внутри цитадели. С этою целью он бросал через стену, возле юго-восточного угла цитадели, особого устройства ракеты, которые, вследствие неправильности полета, напоминали шутихи, устраиваемые из обыкновенной бумаги. Ракеты эти, обжегши одного-двух человек, никакого вреда нам не принесли.

Здесь же. только несколько ближе к Бухарским Воротам, осаждающий стал деятельно обрывать стену, в надежде произвести обвал. Его работы слышались нам явственно. Для препятствования производству этих работ, к стене, по распоряжению капитана Михневича, была поставлена лестница, чтобы с нее можно было бросать на работы ручные гранаты. Артиллеристы приноровились к этому очень быстро. Один из них, чуть ли не сам Михневич, подшутил с неприятелем очень забавно: стоя на лестнице и держа в руках приготовленную гранату, он окликнул работавших по другую сторону стены сартов. Стук кетменей затих, неприятель прислушивался. - «Вот вам гостинец», крикнул шутник, бросая через стену гранату: «кушайте!» Послышались ругательства и через стену полетело несколько камней. Угощение, видно, не понравилось. Предложивший ею был очень доволен. Подобные шутки повторялись, и почти всегда с одинаковым успехом. Вообще ручные гранаты не только здесь, но и па других пунктах, принесли гарнизону громадную пользу. Ими пользовались вовремя и с полным знанием дела. Не обошлось, конечно, и без курьезов, как увидим впоследствии. Но курьезы, забавные сами но себе, были не более как частности и терялись в общем, которое было далеко не утешительно.

К вечеру 2-го числа, подполковник Назаров, со слабым девятого батальона и со 100 саперами был направлен к Бухарским Воротам, куда неприятель направлял все большие и большие усилия

Бухарские Ворота. - Утро 3-го июня. - Положение дел к вечеру того-же числа. - Вылазки - Последующие дни обороны. - Возвращение генерал-адъютанта Кауфмана в Самарканд.

Когда подполковник Назаров прибыл к Бухарским Воротам, они представляли поразительную картину. Произведенный здесь неприятелем

пожар был в полном разгаре (8). Уже стемнело. Горевшие ворота освещали небольшую площадку и часть улицы внутри цитадели. На площадке стояло наше орудие, а несколько далее, в улице, собралась толпа защитников в серьезными и суровыми лицами на которых можно было заметить какое-то странное вопросительное выражение. Все молчали, ожидая чего-то необычайного.

Вызванные охотники-саперы сорвали горящие полотна ворот и устроили из мешков завал, за которым было поставлено орудие от сорванных полотен и рухнувшего затем потолка впереди завала образовался костер, горевший до утра следующего дня. Неприятель старался поддерживать огонь. Нам случилось видеть, как десятилетний мальчик-сарт, прикрываясь от наших выстрелов выступом башни, подкидывал на костер дрова и щепки в то самое время, когда мы в нескольких шагах от смельчака устраивали завал.

В городе, у неприятеля, были самое оживленное движение и шум. Воинственному его крику вторили барабаны, зурны и ужасно ревущая труба, призывавшая правоверных на бой. В большой каменной мечети, против Бухарских Ворот, предводитель шахрисябцев, Джура-бий, делал праздник (тамашу) в честь успешного хода осады. До нас долетали звуки бубна и зурн, развлекавших сановников Китаба. Неприятель, не сделав еще ничего решительного, уже торжествовал и вел себя чрезвычайно смело. Мимо отверстия ворот то и дело мелькали пешие и даже конные люди; шагах во ста от цитадели, около пруда, несколько человек сартов развели костер и расположились-было, сваривши пилау, поужинать и отдохнуть после дневных трудов. С правой башни ворот можно (ныло видеть эту группу, освещенную пылавшим костром. Один из офицеров 9-го батальона, взобравшись на одну из сакель, расположенных непосредственно у самых ворот, с 6-7 солдатами сделал в халатников залп и разогнал их.

Наступила темная южная ночь. Точно иллюминованные, город и цитадель пылали огнями: шла самая учащенная перестрелка, а с барбетов цитадели то и дело раздавались пушечные выстрелы. Понятно, никто из нас и не думал о сне, Начинало светать. Неприятель отодвинулся несколько от стен и собирался с силами. Выстрелы с его стороны редели, хотя не прекращались в продолжение всей ночи. Часа три-четыре было затишье, после которого, каждый это чувствовал, должен наступить ураган.

Часов с семи или восьми, перестрелка стала разгораться. Неприятель закопошился. По улицам города были заметны оживленное движение и беготня. По временам, у самых стен цитадели, в общем шуме, можно было различить делаемые неприятелем распоряжения и отдаваемые приказания. Сарты готовились к штурму.

Вскоре, как и накануне, заревела шахрисябская труба, заиграли зурны, забили барабаны. Неприятель с криком ур! (бей) бросился на стены цитадели. Его стрелки, засевшие в высоких двухэтажных саклях, наносили гарнизону громадный вред. Град камней сыпался на защитников с трех сторон. С трудом успевали убирать раненых и убитых и заменять их места. В особенности терпели люди, занимавшие сакли с правой стороны от ворот. Здесь, как уже было замечено, окна и двери выходили на крыши городских сакель, взобравшись на которые неприятелю легко уже было попасть в цитадель. В двадцать минут одиннадцатого вышеупомянутые сакли были им заняты; на ворота произведен дружный натиск и мешки, заслонявшие их, разбросаны; часть стены левее от ворот тоже перешла в руки осаждавших, которые почти в упор стреляли по защитникам; артиллеристы наши, по несчастной случайности, зарядили орудие порохом к дулу - выстрела не произошло; люди наши отшатнулись и столпились в улице, ведущей в Кок-таш. Два-три человека из числа штурмующих бросились-было к оставленному орудию и схватились за его колеса. Наступила грозная минута: солдаты наши стояли на месте, кричали ура и умирали... Мужество подполковника Назарова и личный пример прапорщика Верещагина поправили дело. Последний, с ружьем в руках, во главе нескольких человек, бросился в сакли, занятые неприятелем, и штыками опрокинул его в город; остальные дружно ударили на ворота. Неприятель не выдержал натиска: им овладела паника, и несколько человек наших, выскочивших за ворота, стреляли по бегущим.

Утро 3-го июня надолго останется в памяти лиц, бывших в этот день у Бухарских Ворот. До сих пор чрезвычайно живо припоминаются нам некоторые эпизоды, точно все случившееся было очень недавно. В особенности трудно забыть Служенку. В самом начале штурма, его у Бухарских Ворот не было, а приехал он к ним в ту самую минуту, когда его подчиненные так неудачно зарядили орудие и попятились от него. Служенко был верхом на темно-карей лошади и в белом кителе. Выражение его лица было

какое-то особенное. Мне почему то пришел в голову фаталист Лермонтова....... «Убьют Служенку», подумал я. В белом чистом кителе, и притом верхом, действительно, трудно было не обратить на себя внимание неприятеля. Не успел Служенко выехать на площадку, как смертельно был ранен в левый бок. Он покачнулся в седле, побледнел, повернул лошадь назад в улицу, но не выпустил из руки поводьев. - «Вы ранены»? спросил я его, но ответа не получил. Его сняли с лошади и отправили в лазарет, где он не дожил и до вечера.

Замечательна судьба этого офицера. Почти при начале службы в Туркестанском крае, он попал в плен в Бухару, он выдержал там довольно долго, перенес много горя и лишений, о которых ему говорить даже было тяжело. Служенку, несмотря на его сдержанный и отчасти необщительный характер, все любили и были крайне огорчены его смертью.

Припоминается мне и Назаров, присутствие которого 3-го числа у Бухарских Ворот имело такое громадное значение для обороны: он был в желтой шелковой рубашке, с чехлом на голове вместо фуражки и в туфлях, через плечо кавказская шашка, за поясом револьвер. «Вперед ребята! За мной!» кричит он солдатам своим энергическим голосом......

А вот горнист саперной роты: он трубит наступление и от натуги покраснел как рак; отнявши ото рта рожок, он говорит товарищам жалобным, задыхающимся голосом: «Что ж вы, братцы?...» Вот еще солдатик-новичок, бывший только второй раз в деле: он бледен как полотно и, как видно, растерялся совершенно: его рот полуоткрыт, губы высохли и побелели; он жмется к товарищам и даже не кричит....... Кто-то из солдат читает Богородицу....... Уральский казак жалуется на судьбу... «Орудие берут, орудие берут, слышно и задних рядах...» - «Кто со мной, ребята, сюда!» говорит Верещагин; его лицо бледно, глаза горит; он в открытой головой, волосы развеваются ветром...

Но картина переменилась. Неприятель отступил. Мы отдыхаем. Кто-то сказал, что к нам идет отряд на выручку. Громкое, радостное «ура» раздается между защитниками. Формируется команда, которая должна идти навстречу отряду. Вескому хочется быть в ее рядах. Утомленные лица оживились....... Известие оказалось неверным. Опять картина меняется.

Как ни тяжело было защитникам, стоявшим непосредственно у

стен, но больным и раненым, помещенным в Кок-Таше, было еще хуже. Каждый новый раненый, отправленный туда, объявлял, что все пропало, надежды на удачный исход дела - никакой. Один прибежавший туда солдат 6-го батальона объявил, что Назаров и все офицеры у Бухарским Ворот убиты, орудие увезено неприятелем и он уже окончательно ворвался. Гам, который подняли еврейские семейства, укрывшиеся с самого начала в цитадели, был ужасный. Были и комичные случаи. Так, один больной офицер, лежавший во время осады в Кок-Таше, спал очень крепко возле своего товарища. На последнего влезла кошка, которая так перепугала больного, что он закричал на всю саклю. Лежавший рядом проснулся и, предполагая что наступила решительная минута, вскочил, стал искать саблю и звать денщика. - «Фарвались, фарвались!» говорил он задыхающимся голосом. Но когда ему объяснили, что причиною его переполоха была кошка, он стал успокаиваться. - «А я думал, фарвались. Сергей, рюмка водка!»...... Еще комичнее был один приказчик, случайно находившийся во время осады в Самарканде. Он был маленького роста, тщедушен и вообще очень непредставителен. С двустволкой за плечами, этот волонтер важно расхаживал по цитадели, считая себя в числе самых главных и необходимых защитников. Разговаривая с солдатами, он принимал воинственную осанку, покручивал усы, то и дело повторяя громко: - «Мы зададим трезвону этим собакам-халатникам! Пусть попробуют еще разок.» Случилось этому воину, 2-го числа, после штурма, остановиться против отверстия Бухарских Ворот. Одна из пуль, то и дело летавших в этом направлении, вероятно свистнула у него над самым ухом. Воин сначала согнулся и присел, а потом бросился в сторону. - «Что, брат, это видно не цигарки продавать?» спросил солдатик, сидевший по близости. - «Это, братцы, он нам кланялся: простите, мол, что дорого продаю», сострил другой. Все засмеялись. Сконфуженный волонтер съежился и потихоньку убрался.

Около полудня мы заметили в городе что-то необычайное. Там происходила какая-то суматоха; от беготни поднялась страшная пыль, слышались крики. Перестрелку с цитаделью неприятель поддерживал весьма слабо. Только к вечеру узнали мы, что все это означало. Оказалось, что шахрисябцы, еще 2-го числа узнавшие о поражении эмира на Зырабулаке, произвели третий, последний отчаянный штурм, долженствовавший решить участь Самарканда. Потерпев неудачу, они решились отступить. Отчего эмир, вопреки прежде принятому

намерению, не воздержался и принял бой 2-го июня, нам неизвестно. Может быть, это было сделано ради каких-нибудь очень уважительных причин, а может быть и просто по одному капризу Музафара, во всяком случае, невыполнение первоначального плана сильно раздражило шахрисябцев, которые, ограбив самаркандский базар, ушли в горы.

С уходом их, положение наше значительно изменилось к лучшему. Неприятель ослабел, по крайней мере, наполовину, потому что шахрисябцы отличались сравнительно исправным вооружением и воинственным духом. Мы же, с своей стороны, несколько осмотрелись и стали привыкать к своему положению. Предыдущие штурмы указали нам на пункты, требующие наилучшего охранения, и выяснили причину того преимущества, какое осаждающий имел над обороняющимся. Причина заключалась в том, что между стеной цитадели и городом не было никакого промежутка, вследствие чего неприятель мог скрытно подходить к цитадели, занимать возле нее наиболее высокие сакли и, пробив в них бойницы, па 25-30 шагах расстояния бить наверняка каждого солдата, принужденного выдаваться из-за стены или становиться против широкой, пробитой наскоро бойницы, чтобы действовать по осаждающему. Чтобы уничтожить гибельное значение сакель, расположенных вблизи цитадели, а с другой стороны, чтобы развлечь солдат и посадить в них большую уверенность в свои силы, 3-го числа вечером, по инициативе подполковника Назарова, из Бухарских Ворот была произведена вылазка, окончившаяся очень удачно.

Таким образом, по уходе шахрисябцев, характер обороны переменился: вместо того, чтобы с огромными потерями отстаивать каждый пункт оборонительной ограды и не сметь думать о каком-нибудь предприятии вне ее, с вечера, 3-го числа, мы начинаем производить вылазки, что уже ясно доказывает значительное изменение в обстановке. Из этого видно, что восьмидневную осаду Самарканда можно разделить на два акта: день 2-го и половина 3-го числа - самое тяжелое и серьезное время обороны, имевшее громадное нравственное значение для гарнизона - первый акт; последующие дни, когда пришлось, главным образом, думать о том, хватит или нет воды в прудах и соли в складах - второй.

К вылазкам мы приготовлялись обыкновенно еще засветло. Солдаты собирали солому, мелких щепок, брали несколько пачек спичек. Растопку связывали пучками и насаживали на штыки. Когда темнело, отодвигали дверь, закрывавшую отверстие между мешками,

против которого стояло орудие, и, поодиночке, без шума, выходи ли в город. К ночи неприятель убирался далее в город, а потому мы и не встречали сопротивления. Собравшись за воротами, мы отправлялись по заранее выбранной улице, расходились по дворам и разводили в саклях огонь, где это казалось наиболее выгодным. Совершенно сухие части строений загорались чрезвычайно быстро. Увеличивавшееся пламя освещало часть улицы, подвергавшейся уничтожению. По ней мелькали люди, хлопотавшие у разводимых костров. Вскоре пожар развивался окончательно. Над ним становилось зарево. Неприятель обращал, наконец, внимание на вылазку и усиливал стрельбу в этом направлении. Пули начинали посвистывать по близости. Сделав дело, мы возвращались в цитадель, причем, на сколько помнится, потерь не имели. Только вылазка 4-го числа не прошла совсем безнаказанно.

Она была произведена Назаровым же из Самаркандских Ворот. Было три часа пополудни. Неприятель поддерживал оживленную перестрелку с нашими людьми, занимавшими ворота. Назаров распорядился сделать из стоявшего здесь орудия три выстрела ядра ми по ближайшим саклям, после чего сформировав команду, повел, ее в город. На первых же шагах мы наткнулись на неприятеля, который, как видно, не ожидал атаки и стал поспешно отступать в глубину города. Преследуя его и тесня далее к базару, мы между тем зажигали сакли.

В этот день имелось в виду обогнуть цитадель по направлению к Бухарским Воротам и стараться сжечь сакли так, чтобы образовать непрерывные развалины впереди стены цитадели, между Самаркандскими и Бухарскими воротами, где неприятель особенно крепко держался и откуда наносил нам много вреда. Поставленная цель, на этот раз, хотя и не вполне, но была достигнута.

В вылазке приняли участие Верещагин и купец Трубчанинов. Последний совершенно вошел в роль самого ожесточенного воина и то и дело кричал солдатам: - «Бей их ребята, бей! Десять человек детей, ребята, бей!» У одной из мечетей он наткнулся на вооруженного сарта, не потерялся, приложился и убил того наповал. - «Бей их, собак, ребята! десять человек детей!...» говорил с большим убеждением почтенный отец семейства, снова заряжая ружье.

С Верещагиным случилось два небольших происшествия, окончившихся, впрочем, благополучно. Осматривая один из боковых дворов, он увидел вооруженного батиком сарта, на которого,

конечно, и не замедлил напасть. Но так как у Верещагина ружье не было заряжено, то и пришлось действовать штыком. Силы же у него было немного и штык на закутанного в халаты сарта не подействовал. Последний, схватив рукою за ствол ружья, готовился уже расправиться с Верещагиным батиком и не сделал этого только потому, что был в углу и не мог размахнуться. Подоспевшие солдаты выручили «его степенство», как они называли Верещагина. Другой случай с ним также не безынтересен. Проходя мимо двухъярусной сакли, Верещагин увидел во втором этаже человек пять вооруженных сартов, наблюдавших сквозь небольшое отверстие за движением русских. Верещагин тотчас же подскочил к сакле и сунул в отверстие штыком. Сарты ухватили за ствол ружья и потащили воина вверх. Пришлось бы потерять ружье, если бы снова солдаты не подоспели на выручку. Желавшие воспользоваться чужою собственностью были, конечно, переколоты, причем даже не оказали большого сопротивления. Вообще среднеазиатцы умирают как-то пассивно. На этой же вылазке нам случилось быть свидетелем замечательного, в этом отношении, факта.

Один солдат, вероятно не отличавшийся большою смелостью, отстал от других и шел на значительном расстоянии сзади, четыре сарта, спрятавшиеся в одной из сакель и незамеченные впереди идущими людьми, выскочили из своей засады и напали на отсталого. Трое из них были вооружены батиками, четвертый, как кажется, имел мультыку. У солдатика ружье оказалось незаряженным. Он, как видно, не ожидал нападения и совершенно растерялся. - «Братцы, помогите!» крикнул он впереди идущим товарищам. Пять человек, услышавших крик, поспешили на помощь. Но пока они добежали до места сцены, один из сартов (остальные трое, завидя приближение русских, бежали) успел ударить растерявшегося солдата батиком по голове и собирался повторить удар. Раненный одним из подбегавших солдатов пулей в руку, он опустил батик, не тронулся с места и без сопротивления предался ожидавшей его участи.......

Религиозный фанатизм доводит иногда азиатцев до чрезвычайно смелых, даже безрассудных выходок. Четвертого же числа, на вылазке, часть людей была оставлена Назаровым на перекрестке для прикрытия другой половины, двигавшейся далее со стороны базара, так как на последнем были всегда большие скопища. Люди, оставленные в этом месте, занялись поджиганием сакель и наблюдением

за улицей, ведущей на базар. Неожиданно для всех, на крыше угловой сакли появились три сарта; у каждого в поле были камни, которыми они и начали нас бомбардировать. Понятно, что камни не могли сравняться с пулей, и смельчаки остались на месте.

Вылазка 4-го числа была особенно полезна относительно того нравственного значения, какое она оказала на гарнизон. Это было не ночное движение в втихомолку, а смелое и удачное наступление днем, что давало гарнизону право не считать себя совершенно замкнутым в цитадели.

Комендант, как оказалось, не знал о движении Назарова в город. Он очень встревожился этим и даже послал команду, для обеспечения вылазке свободного отступления в цитадель. Мера эта, оказалась, впрочем, не нужною, так как неприятель, озадаченный смелым движением Назарова, не решился напасть на его людей.

Ночь со 2-го на 3-е, как уже было замечено, мы не смыкали глаз, а потому все крайне утомились. В последующие затем ночи, чтобы не изнурять людей, было решено разделить их на смены с тем, чтобы одна бодрствовала и поддерживала перестрелку, а остальные отдыхали. При этом, конечно, спать располагались у самых ворот за мешками и по краям площадки. Но так как всякая случайность на человека только что проснувшегося действует сильнее, чем на бодрствующего, то полковник Назаров приказал принести свою кровать, распорядился поставить ее у самого орудия и лег спать. Такой поступок имел двоякое значение: во-первых, в случае тревоги, Назаров был там, где его присутствие считалось совершенно необходимым; во вторых, солдаты, видя возле себя «полковника», засыпали совершенно спокойно, в полной уверенности, что с ними ничего особенного не произойдет. При подобном настроении, какая бы то ни было ночная тревога не могла солдата ошеломить. - «Смотри, ребята», говорил Назаров солдатам, располагаясь на установленной кровати, «не сметь шуметь, я спать хочу; да и этим подлецам (он кивнул головой по направлению к городу) не позволять мешать мне отдохнуть».

Вообще Назаров умел говорить с солдатами; они были всегда довольны и часто хохотали от души после какой-нибудь его шутки. Своим веселым характером а более, конечно, мужеством в критические минуты, Назаров приобрел к себе большое уважение не только солдат, но и офицеров. С последними он был на самой короткой ноге, говорил многим «ты» и не стеснялся выбранить,

если это ему казалось нужным. Купцы и приказчики надеялись на него как на каменную гору. Назаров отлично этим пользовался. - «Притащи ка, брат, ящичек сигарок: видишь, солдатики курить хотят». - Или: - «Вот, братцы», обращается он к солдатам, в присутствии, конечно, того-же купца: «вас хотят перед обедом угостить водочкой». - Понятно, что и сигары, и водка тотчас являлись на сцену.

Несмотря на уход шахрисябцев, неприятель продолжал осаждать город с большой энергией. Попытки ворваться в цитадель повторялись несколько раз на день. Последняя из них, произведенная 7-го июня, накануне возвращения командующего войсками в Самарканд, была самая отчаянная. Собравшись за саклями против Бухарских Ворот, неприятель стал читать молитвы, которые были слышны нам от слова до слова. Окончив их, оп бросился на ворота. Выстрел картечью и ручные гранаты остановили нападавших. Стрелки его залегли вдоль арыка в пятнадцати шагах от нашего завала с орудием и стреляли по воротам; остальные теснились за левой башней, пока окончательно их не разогнали гранатами. Заправлял этим делом фейерверкер. Один из саперных солдат, Ива нов помнится, предложил свою помощь артиллеристу. - «Дай, говорит, я брошу». - «Изволь, бросай», отвечал ему артиллерист, «только ты смотри… - «Чего смотреть? пусть сарты смотрят, а я брошу», сострил Иванов и взял гранату в руки. Фейерверкер зажег трубку. Все было пока в порядке. Иванов размахнулся, чтобы перебросить гранату через стену, но, неожиданно для всех присутствующих, растерялся и уронил ее на пол в кругу человек десяти товарищей. Едва успели выскочить вон из башни, а то было бы плохо.

Страшную, потрясающую картину представляла самаркандская цитадель возвратившемуся из Ката-Кургана отряду. Дымящиеся груды рухнувших сакель, которые мы поджигали на вылазках; обгорелые, обезображенные трупы, разбросанные между развалинами и издававшие нестерпимый смрад, заражавший воздух; исхудалые и закоптелые лица защитников, державшихся па ногах только вследствие нравственного напряжения - вот что представилось отряду 8-го июня. Свежие следы борьбы были красноречивым доказательством ее упорства. Гарнизон был счастлив, сознавая, что возложенный на него доле исполнен честно.

Е. Воронец

Алексей Улько

Для понимания любой группы значений, в особенности, претендующей на существование в виде творческого или научного произведения, необходим соответствующий контекст. Еще Георг Гадамер убедительно показал, что любое окказиональное употребление знаков отличается от «синонимичного» ему. Произведение, высказывание, текст или знак образует с контекстом тонко взаимодействующую систему. Поэтому, представляя некоторые самаркандские тексты, мне хотелось бы очень кратко и выборочно рассказать об основополагающем факторе, их объединяющим – о Самарканде.

Подобно трем Солнцам Юлиана Отступника, существует как минимум три Самарканда. Первый, внешний Самарканд, столица одноименной области Республики Узбекистан, древний город, расположенный у подножья Чупанатинских высот, нас здесь не интересует [чу, слышу грозный порыв ветра с маньчжурских высот – прим. VN]. О нем можно прочитать в различных энциклопедиях и исследованиях, в том числе доступных в интернете. Второй Самарканд представляет собой видение и интерпретацию первого, но изнутри. Можно образно сказать, что он является эфирным , тогда как Самарканд внешний – физическим телом города. В настоящем вступлении речь пойдет о той части внутреннего Самарканда, которая предстает нам, авторам текстов, включенных в настоящую подборку в качестве актуального бытия, Dasein, и которое по своему характеру может сильно отличаться (и действительно отличается) от сиюминутного бытия других жителей города. И наконец, третьим является Самарканд скрытый – элемент ноосферы, в котором только и обретаются наши авторы, элемент, который можно сравнить с душевным телом города. Он состоит из переживаний, связей, воззрений, драматических событий во времени и пространстве, относящихся к некоторым личностям, в том числе и к авторам этого раздела. Прежде чем перейти к краткому рассказу о Самарканде внутреннем и Самарканде скрытом, я хочу лишь заметить, что не считаю себя компетентным рассуждать о душевной и тем более духовной составляющей Самарканда, и оперировать в этой связи такими терминами, как Душа ощущающая, Душа сознательная, Самодух и др. В данной статье речь будет идти исключительно об остальных двух латентных материальных элементах самаркандского бытия, параллельных внешне-физическому.

Внутренний Самарканд

Введение

Внутренний Самарканд можно определить в первом приближении как Самарканд внешний глазами тех, кто обитает в Самарканде скрытом . Для того, чтобы составить себе верное представление об этом явлении, необходимо известное усилие воли по отвлечению от внешнего и сосредоточение на внутреннем переживании, предстоящем впечатлениям от физических объектов и явлений, о которых пойдет речь ниже.

Историческая топография

Расположенный между рекой Зеравшан и древним каналом Даргом на средней высоте 702 метра над уровнем моря, Самарканд представляет из себя в сущности, пять городов, нанизанных друг на друга во времени и пространстве. Два первых города , античный и средневековый, расположены на территории городища Афрасиаб и физически представляют собой глиняные холмы, образовавшиеся на месте величественных храмов, замков и городских построек. Центром этих городов является Цитадель, многократно штурмовавшаяся и перестраивающаяся персами, македонцами, арабами и другими народами, вплоть до монголов, которые разрушили систему водоснабжения города и лишили его жизни. Цитадель нависает над рекой Сиаб (Черная река), и с нее хорошо виден весь Афрасиаб, по улицам которого когда-то ходили Бодхидхарма, Сунь У Кун, Заратустра, Омар Хайям, Кусам ибн Аббас, Александр Македонский и другие выдающиеся люди, давно обратившиеся в прах. Цитадель может иметь особенное значение для жителей скрытого Самарканда, о чем будет сказано ниже.

Постройку третьего города , примыкающего к Афрасиабу с юга, связывают с человеком, известным в арабской традиции как Тимур бин Тарагай Барлас, в европейской – как Тамерлан, а в контексте современного Узбекистана называемого Амир Темур. Самарканд Тимура, потрясавший воображение современников, начал постепенно приходить в упадок и превратился к середине XIX века в свое жалкое подобие и лишь впоследствии возродился к более современной жизни. Населенный преимущественно таджиками, и вмещающий в себя большинство известных памятников архитектуры, этот район внешнего Самарканда известен под названием Старый город. Из числа архитектурных памятников Старого города наиболее известным является Регистан, который лорд Керзон назвал «самой благородной общественной площадью в мире». Фактически даже сейчас наиболее живым памятником Самарканда продолжает оставаться некрополь Шах-и-Зинда. Названия самых известных архитектурных сооружений Старого города с одной стороны, говорят сами за себя: Песчаное Место, Живой Царь, Могила Правителя, Обитель Духа, а с другой, требуют герменевтического истолкования.

Четвертый город , часто называемый самаркандцами просто Город, был основан в 1868 году к юго-западу от Старого города российскими колонистами. Отделенный от Старого города бульваром и не сохранившейся до наших дней крепостью, от которой идут расходящиеся веером улицы, Город, в сущности, является подлинным центром современного Самарканда. В географическом и историческом смыслах его основными компонентами являются Самаркандский Университет, расположенный по обеим сторонам бульвара; Центральный парк, на территории которого располагались здания офицерского и дворянского собраний, а также церковь, в своей последней ипостаси известная как Дом поэтов; центральная пешеходная улица, носившая имена генерала Кауфмана, Ленина, Независимости и Алишера Навои и различные любопытные здания, построенные на рубеже XIX и XX веков.

Ключевыми событиями, предопределившими взаимоотношения между третьим и четвертым городом, стали передача легендарного Корана Османа царским властям и семидневная осада крепости Самарканда, которую защищал гарнизон в пятьсот человек, противостоявший 60-тысячному войску противника. Позволю себе лишь напомнить основные факты для возможной интерпретации этих событий.

Физически Коран Османа является старейшим списком Корана (шестым по счету), обагренным кровью третьего халифа Османа ибн Аффана, убитого в 655 году в Медине мусульманами, недовольными его непотизмом. Али ибн Абу Талиб, четвертый праведный халиф, которого пророк Мухаммед называл «ключом к городу наук», уже тогда обладавший священным мечом Зульфикар (самым известным из девяти мечей пророка; имеющим отношение к звуку ), разгромил своих противников из Басры и перевез Коран в Куфу. Не позднее 1402 года Тимур захватил Куфу и перевез Коран в Самарканд вместе с останками Св. Даниила (автора интерпретации сна Навуходоносора об истукане как предсказания о пяти царствах). Здесь важно отметить, что и Али, и Св. Даниил были захоронены в различных географических точках земного шара. (Али – в семи , Св. Даниил – в трех ). Коран Османа попал в руки полковника Абрамова (будущего губернатора Самарканда) в 1868 году, затем оказался у генерала фон Кауфмана, который передал его для исследования в Санкт-Петербург, где рукопись хранилась в Императорской Публичной Библиотеке наряду с Синайским кодексом Нового Завета и Ленинградским кодексом Ветхого Завета. В дальнейшем по указанию Ленина Коран был доставлен мусульманам Уфы, а в 1989 году – в Ташкент, где он находится по сей день, подобно шотландскому Коронационному Камню Судьбы, поддерживающему (с 1996 года – виртуально) трон британского монарха. Очевидно, что даже указанные выше имена, числа и значения могут быть соположены и прочитаны в различных смыслах, уводящих далеко за пределы настоящего текста.

Успешную оборону Самаркандской крепости осуществили «95 человек саперов, четыре роты 6-го батальона, в котором, вместе с музыкантами и нестроевыми- которых можно было при необходимости вооружить ружьями- набралось до 520 человек, две пудовые мортиры, два батарейных орудия и четыре бухарских орудия, с двойным комплектом зарядов и 25 казаков, что все вместе составляло почти по одному здоровому на каждого больного и слабого, находившегося в лазарете». Осада началась 2 июня 1868 года, ровно через месяц после занятия Самарканда войсками фон Кауфмана, которые почти в полном составе вышли 30 мая в сторону Зерабулака. Обороной руководил комендант крепости майор фон Штемпель, хотя старшим офицером был подполковник Назаров, защищавший Бухарские ворота крепости. Самаркандцы, шахрисабзцы, найманы, китай-кипчаки, захватив город, бросились атаковать крепость одновременно в семи пунктах. В ходе штурма были понесены значительные потери, но героизм защитников превозмог фанатичный настрой превосходящего в численности противника. Особенно отличились такие офицеры, как подполковник Назаров, штабс-капитан Богаевский, капитан Шеметилло, капитан Михневич, подпоручики Сидоров, Черкасов и убитый в ходе штурма Служенко. В итоге семидневной осады в тяжелейших условиях было потеряно 180 человек убитыми, но гарнизон выстоял до возвращения основных сил фон Кауфмана. Следует отметить, что лишь седьмой гонец коменданта привез сведения об осаде крепости главнокомандующему. Это письмо, как, видимо, и предыдущие шесть, было написано на немецком языке. Сеид Музафар, бухарский эмир, писал своим командирам на фарси.

Как отмечает Мартин Викентьевич Лыко в своем «Очерке военных действий 1868 года в долине Заравшана», «примеров отдельных подвигов было много; но долг правды заставляет нас вспоминать с особым уважением имя художника г-на Верещагина, который, добровольно и с замечательным бескорыстием заняв место в ряду защитников Бухарских Ворот, во все время приступов к этим воротам служил примером храбрости, неустрашимости и поистине замечательной отваги.» Василий Верещагин получил за свои заслуги в обороне крепости орден Св. Георгия 4-го класса, а его первая персональная выставка картин «Туркестанской серии» прошла в 1873 году в знаменитом Хрустальном дворце в Лондоне. Верещагин впоследствии участвовал в русско-турецкой войне 1877 года и погиб 31 марта 1904 года при взрыве броненосца «Петропавловск» на японской мине, поставленной у Порт-Артура. Вместе с Верещагиным погиб командующий порт-артурской эскадрой вице-адмирал С.О. Макаров, 18 других офицеров и свыше 600 матросов. Начальник военно-морского отдела штаба Макарова, Великий Князь Кирилл Владимирович, находившийся рядом с адмиралом, был тяжело ранен, но остался жив, а после переворотов 1917 года провозгласил себя Императором и умер в 1938 году от последствий ранения. В 1995 году его останки были перезахоронены в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга. Хрустальный дворец сгорел 30 ноября 1936 года.

Пятый город связан с градостроительной программой 1950-80х годов и представляет собой достаточно типичную для того времени застройку в виде жилых массивов, окончательно связавших основную часть Самарканда с поселком, выросшим вокруг железнодорожного вокзала. Не особенно примечательный с архитектурной точки зрения, пятый город вобрал в себя значительное количество поселений на территориях Багишамала (Сад ветров), Багдада, Саттепо (Желтый холм) и стал домом не только для приехавших строителей, но и для многих тысяч жителей этих поселений. Причудливо сложившаяся культурная среда пятого города породила ряд формальных и неформальных топонимов, таких, как Черная дорога, Залиния, Микрорайон, Выставка, Супер, Дальний лагерь, Мархабо, Поворот, Партсъезд, Кишмишка, БАМ, или Согдиана, возникающих из глубин народного, чаще всего – метонимического мышления и постепенно, в различном темпе, заменяющихся другими.

Таким образом, синхронически единый внешний Самарканд проявляет себя на внутреннем, собственно человеческом уровне, как диахроническое единство пяти частей. Более глубокий уровень диахронического и синхронического развития скрытого Самарканда будет рассмотрен ниже.

Климат и рельеф

Самыми важными понятийными чертами самаркандского климата являются те, которые в выгодную сторону отличают его от ташкентского. Известная легенда о самаркандских лепешках, которые не удалось воспроизвести в Бухаре по причине отсутствия там самаркандского воздуха, не поясняет его особенных качеств. По причине меньшей загазованности и большей высоты над уровнем моря воздух в Самарканде чище и суше, чем в Ташкенте. Здесь меньше выпадает осадков и более ветрено, что, с одной стороны, приносит ощутимое облегчение летом, но с другой, приводит к образованию большего количества пыли.

Существенной, но редко отмечаемой особенностью самаркандского рельефа является наличие в центре города огромного изогнутого оврага, отделяющего центральную часть города от северной. Этот живописный овраг, носящий неформальное название Шанхай, в свое время представлял собой убежище для деклассированных элементов общества, зачастую селившихся в самых невозможных постройках (например, кузовах старых автомобилей). С течением времени район был возвращен в лоно цивилизации, а овраг прорезала дорога, соединившая центр города с его пригородом, Мотридом (на этот раз название вполне официальное).

Как положено каждому воплощению архетипической столицы, Самарканд стоит на семи холмах, самый высокий из которых увенчан странным гибридом между мавзолеем и телевизионной вышкой, до недавнего времени представлявший собой секретный объект. А. Хорошхин в своем очерке 1870 года о долине Зеравшана писал: «С высот Чупан-ата далеко видно на все четыре стороны, и в ясную погоду, с помощью хорошей зрительной трубы, можно видеть почти все крайние пункты округа, а именно: на восток - Пенджикент; на юго-восток - Ургут; на северо-восток и север - огромные пространства правого берега реки, и прямо на западе менее значительное пространство Мианкаля, т.е. собственно прибрежья реки, густо заселенные узбеками и сплошь покрытые великолепною растительностью». Для самаркандцев особую значимость имеют три фактора, присущие этим местам:

a) возможность видеть освещенные восходящим Солнцем Фанские горы с места сражения 1 мая 1868 года;
б) то, что Цитадель Афрасиаба и мазар Чупан-ата практически точно соотнесены с осью восхода Солнца;
в) что с вершины холма можно скатиться на велосипеде вниз по длинной дороге, вьющейся меж безжизненных холмов, минуя неровности асфальта.

Экономика и нравы

Как везде в Средней Азии, в Самарканде бессеребренничество туго перемешано с жульничеством – вас легко могут обвесить или обсчитать на базаре на пять пенсов, но никто не станет воровать ваши туфли стоимостью десять фунтов, оставленные в подъезде у входа в квартиру. Это если представить, что у вас появилась потребность посетить такого рода квартиру. Тем не менее, и здесь существуют любопытные отличия от городов Кокандского ханства.

• Савдо. Если магазин или лавка закрыты, это еще не значит, что они не могут быть открыты.
• Такси. Здесь практически никто не «таксует», кроме тех, кто открыто водит машины с хорватской символикой. Таксисты либо заряжают, либо, если их хорошо попросить, возят бесплатно.
• Работа. В Самарканде никто не работает – или, возможно, у меня просто очень узкий круг знакомых.
• Чакка. Это, конечно, не какая-нибудь там ташкентская сузьма – возмущенно говорят все, скрывая свою неспособность различить одно от – естественно, совсем, совсем другого.
• Лепешка. Знаменитая самаркандская лепешка, изготовляемая в махалле Гала-осиё, имеет культовый статус, но употребима только в мягком, и соответственно, теплом виде. Во внутреннем Самарканде практически не встречается.
• Майшат. Пасха, Рамазан, Великий Юль или Рош Хашана не нарушают функционирования великих народных институтов поддержки всеобщего майшатирования.
• Хлопок. Мой первый хлопковый сезон пришелся на дождливый ноябрь 1982 года, когда умер Брежнев. Мы жили в покинутой на время сельской школе, я еще отморозил пальцы рук, собирая курак, покрытый жестким и влажным снегом. В тот год норма была установлена в пятьдесят килограммов. За две недели я заработал, за вычетом затрат на питание, три рубля шестьдесят пять копеек и потом любил говорить: «зарабатывать себе на жизнь я начал с тринадцати лет».
• Иностранцы. Как важный туристический центр, Самарканд всегда был наводнен иностранными туристами. На определенном этапе все жители внутреннего Самарканда существовали за счет тех или иных вливаний из-за рубежа. Впоследствии это привело к разделению на левых и правых: первые, художники, ремесленники, гиды и работники общественного питания, зависели от притока туристов, вторые, грантополучатели, работники международных организаций и компаний, опирались на политическую и экономическую стабильность в отношениях с заграницей.

Демография

В Средней Азии бытуют два традиционных представления о Самарканде: то, что его население составляют в основном таджики, и то, что он является вторым по численности городом Узбекистана после Ташкента. Оба этих представления неверны. Во-первых, демография этого города значительно более сложная, чем может показаться стороннему наблюдателю, а во-вторых, в последние годы Наманган обогнал Самарканд по численности населения. Почему это удалось именно Намангану, сказать в высшей степени сложно…

В городе живут таджики – в основном на территории третьего города и Самарканд-сельского; иранцы – вокруг Панджаба и дальше; узбеки – понемногу везде; европейцы – понемногу везде; татары, армяне, бухарские евреи, корейцы, цыгане и другие популяции когда-то имели достаточно четко очерченные ареалы проживания. Например, армяне и крымские татары компактно проживали в районе Кишмишки, цыгане – в районе, именуемом Джуги-хона, корейцы – в районах, прилегающих к Шанхаю. В последние годы внутренние и внешние миграционные процессы существенно размыли как этнические, так и географические составляющие демографических районов Самарканда.

В скрытом Самарканде преобладают европейцы и смешанные этнотипы. Причина этому кроется не в каком-то скрытом расизме или национализме, а в традиционных сферах распределения культурных и интеллектуальных интересов. В самом деле, кому были нужны споры о поэзии Тракля и Оуэна, о том, кто из них двоих – Томас Манн или Арнольд Шенберг – в итоге оказался современником другого, или о том, в чем именно состояла ошибка Ледбиттера в описании Девачана – тот всегда находил приют, если не во внутреннем, то уж в скрытом Самарканде, это точно! В этом смысле внутренний Самарканд всегда был и остается открытым и демократическим институтом, правда, со своей спецификой. Об этой специфике необходимо также сказать несколько слов.

Скрытый Самарканд

Введение

Как уже было упомянуто выше, внутренний Самарканд есть интерпретация внешнего жителями Самарканда скрытого. Термин «скрытый» следовало бы понимать отнюдь не в пошлом смысле «тайный, секретный», а примерно в том ключе, как думают шииты о «скрытом имаме» — как непроявленный и священный. В свое время в ходу был в употреблении термин «самаркандский круг», но он не идентичен понятию скрытого Самарканда. Круг включал в себя определенных личностей и поэтому являлся частью Самарканда внешнего, но вот его ноуменальное содержание, часто распределенное в различных явлениях и личностях, и есть собственно скрытый Самарканд.

Во многих отношениях говорить о скрытом Самарканде (далее, в том числе – просто Самарканде ) как о цельном и оформленном явлении было бы неверно. Большинство тех, кого можно было бы так или иначе причислить к самаркандскому кругу, вряд ли когда-либо чувствовали себя частью некой крупной ноуменальной общности. Тем не менее, по прошествии многих лет становится очевидно, что Самарканд жил, и отчасти продолжает жить напряженной душевной и идейной жизнью, носящей совершенно определенные черты, несмотря на широкий спектр эстетических, философских и идеологических установок, присущих различным лицам.

Именно с этой точки зрения и следует рассматривать представленные ниже тексты. Для самаркандцев элементы их внутренней жизни всегда играли исключительную роль, часто значительно большую, чем привходящие жизненные обстоятельства, что постоянно приводило не только к вдохновенным подъемам, но и к разнообразным противоречиям и даже конфликтам. Так, одним из основополагающих разногласий в самаркандской среде было и является отношение к оккультизму и разнообразие его интерпретаций. Из числа других важных узловых элементов следует указать на проблемы, связанные с русофильством и православием (к настоящему времени изжитые); пост-модернистским искусством; индуизмом и кришнаизмом; ролью музыки в духовном развитии; значением труда и творчества; национальными традициями; культурологическими моделями (английской, немецкой, французской и пр.) и многими другими вопросами.

Не претендуя на глубокую и всестороннюю экспликацию Самарканда, я, тем не менее, ощущаю необходимость обозначить и описать основные ландшафтные черты этой латентной карты. Естественно, описание это субъективно, поскольку и сам ландшафт скрытого Самарканда у каждого свой. Более того, описание это эмфатически ненаучно, и представляет собой скорее записки путешественника, чем академический труд географа эфирного и душевного мира. Тем не менее, в качестве первого опыта внутренней стратиграфии Самарканда оно содержит некоторые необходимые предпосылки для лучшего понимания представляемых текстов.

Топография скрытого пространства

Топографически скрытый Самарканд опирается на медленно видоизменяющуюся систему замкнутых и открытых подпространств. Последние прямо соотносятся с объектами, значимыми для внутреннего Самарканда, но их выбор и структурированное взаимодействие между ними оказывается куда более плотным, чем в Самарканде внутреннем.

Из открытых подпространств для скрытого Самарканда особую роль всегда играл бульвар (Абрамовский, имени Горького, Университетский), не только в качестве разделительной линии между третьим и четвертым городом, но, прежде всего как обитель Университета. В отличие от Ташкента, где доминирующую роль в духовной жизни всегда играли театралы и художники, жизнь Самарканда опиралась преимущественно на университет. Это, кроме всего прочего, предопределило некоторые особенности эстетического и понятийного поиска, о которых речь впереди.

Другими важными открытыми подпространствами Самарканда в различное время являлись: кладбище, парк, и, конечно же, территория первого и второго города – Афрасиаб. Особую роль в этом смысле играет Цитадель, которая является физически самой высокой точкой в пределах собственно города; узлом, за обладание которого в течение многих веков сражались бесчисленные армии, и, наконец, зоной, где происходили весьма удивительные события. Кроме Шах-и-Зинды, знаменитые архитектурные памятники Самарканда внешнего не имеют особого значения для Самарканда скрытого.

Замкнутые подпространства всегда подразделялись на дома на земле и квартиры. Дома на земле, чаще всего расположенные в так называемых общих дворах четвертого города, почти всегда становились центрами общения довольно большого количества людей, в том числе и принадлежащих к внешнему кругу скрытого Самарканда. Часто такие дома, помимо неповторимого среднеазиатского колорита, обладают долгой и почетной культурологической историей, как, например, дом народного художника Узбекистана Софьи Федоровны Раковой, в котором в начале ХХ века проживал известный живописец Леон Бурэ, а в конце того же века работала известная в скрытом Самарканде рок-группа The Magic Grass Orchestra. Двор этого дома хорошо представлен в фильме У. Ахмедовой и О. Карпова «Жить и умереть в Самарканде». Многие подобные дома, к сожалению, впоследствии попали в основном в руки мелких ремесленников и торговцев, но жившую в них традицию прервать оказалось не так просто.

Квартиры, расположенные чаще всего в менее живописном пятом городе, своей замкнутостью предрасполагают к более камерному взаимодействию между людьми, оказывающимися близкими по духу и задачам в тот или иной отрезок времени. Одним из таких пространств была знаменитая студия на ул. Октябрьской (ныне – улица Беруни), в течение пяти лет бывшая центром художественного творчества Самарканда. В последнее время специфичность, замкнутость и камерность квартир только возросла, в то время как масштабность культурного взаимодействия в них снизилась.

Интересно отметить, что ярко выраженная асоциальность жителей скрытого Самарканда проявилась и в том, что, в отличие от европейских городов или того же Ташкента, ни кафе, ни бары, ни другие заведения или учреждения никогда не были самодостаточными центрами притяжения научной или творческой интеллигенции. Лишь функционировавшая на рубеже веков Самаркандская Картинная Галерея убедительно объединяла в себе подпространства Самарканда внутреннего и скрытого. (К сожалению, и ее ждала не слишком радужная судьба.) Это, кстати, объясняет тот факт, что в Самарканде не льют слез по поводу разъехавшейся из города русскоязычной диаспоры – ее, по большому счету, безыскусная судьба, осталась за пределами наших интересов.

Противостояние культуры и творчества

Несомненно, культура и история скрытого Самарканда восходит ко многим источникам, находимым как в прошлом нашего города, так и других городов, стран и континентов. Одним из важнейших отличий самаркандской культуры от аналогичных феноменов Ташкента или Ферганы является ее отчетливо проявленная евроцентричность и отрицание модного в Средней Азии анти-интеллектуализма.

С одной стороны, это обусловлено сугубо классовыми причинами, но с другой, и это гораздо более важно – стремлением жителей Самарканда поддерживать интенсивность эстетического и понятийного поиска на высоком уровне. Такого рода интенсивность и приверженность к определенным ценностям только и могла привести к замечанию, которое я услышал при одном знакомстве: «Надо же, до сих пор самым верным критерием оценки человека для меня было его отношение к Борхесу – и вот, я впервые вижу человека, который не любит Борхеса, но с которым стоит общаться». Нелишне заметить, что говорившему в ту пору было 22 года, а мне – 17. Именно важность отношения к определенным, основополагающим философским проблемам пронизывает историю скрытого Самарканда, которую невозможно понять, если не учитывать, что в ней почти всегда межличностные отношения зависели от «идеологических» позиций, а не наоборот.

Евроцентризм Самарканда проявлялся не столько в отсутствии интереса к местным реалиям наличного бытия, сколько в ориентации на определенные культурологические модели. Для Самарканда перестроечного периода безусловным, хотя по большей части сугубо подсознательным ориентиром являлся Серебряный век. Дыхание пост-модерна, подспудно ощущаемое с середины 90-х, вольным ветром ворвалось в Самарканд несколько позднее.

В культуре Самарканда можно выделить широкий диапазон занятий и предпочтений: от континентальных, и когда-то даже русофильских симпатий, замешанных на (иногда) изысканных формах материализма и энциклопедического потребления, до ориентации на островные цивилизации (Великобритания, Япония) и на работу в области порождения смыслов. Это, конечно, не значит, что культура Средней Азии осталась совсем без внимания самаркандцев – напротив, многим пришлось с ней близко соотноситься в археологических экспедициях, музеях, и библиотеках, – просто основополагающими для Самарканда всегда были элементы, близкие ему по внутреннему подобию (метафорические), а не по смежности (метонимические). Кроме того, значительную роль в развитии миросозерцания, по крайней мере, определенной части Самарканда, сыграли такие явления, как суфизм, буддизм (прежде всего дзэн буддизм), индуизм (в том числе и его вульгаризированная форма, кришнаизм).

Тем не менее, в данном обзоре я бы не хотел касаться всех тех культурных феноменов, которые питали или питают самаркандцев по двум причинам. Первая заключается в том, что даже краткий рассказ о роли в становлении Самарканда таких поэтов, как Тракль, Басё и Пригов, таких композиторов, как Бах, Прокофьев и Эмерсон, писателей Гессе, Ибсен и Орлов, живописцев Эль Греко, Босха и Бексиньского, режиссеров Линча, Гринуэя и Тепцова, и многих других, – занял бы слишком много места. Вторая, гораздо более важная, состоит в том, что все эти авторы и их произведения имеют к Самарканду отношение лишь как объекты потребления и источники «впечатлений». Естественно, как и в любой другой интеллигентской среде, накопление знаний (а порой поистине энциклопедических знаний) и впечатлений в самаркандском кругу играло и играет далеко не последнюю роль. Однако в своих наиболее пневматических проявлениях Самарканд основывался на мысли, которую доктор Рудольф Штейнер выразил следующим образом: «Истина не представляет, как это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то физически реального, но есть свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы сами его не производили. Задачей познания не является повторение в форме понятий чего-то уже имеющегося в другом месте, но создание совершенно новой области, дающей лишь совместно с чувственно данным миром подлинную действительность. Высшая деятельность человека, его духовное творчество, органически включается в мировой процесс». Оставляя в стороне причины, по которым Штейнер сделал именно такое заявление, ограничусь лишь замечанием, что как критике, так и дисциплине свободного творческого сознания человека в настоящем сборнике уделяется достаточное внимание.

И последнее вводное замечание к тому, каким образом самаркандская культура рассматривается в данном сборнике. Как уже было заявлено выше, основной целью этой статьи является краткое описание контекста, облегчающего восприятие и интерпретацию помещенных ниже текстов. Поэтому, хотя весьма значительная часть творческого наследия самаркандцев принадлежит таким видам искусств, как живопись, фотография, кино, музыка и даже архитектура, в настоящем тексте эти пласты непосредственно не рассматриваются. Некоторое представление о них можно получить на DVD, прилагающемся к настоящему сборнику, но то, что излагается в настоящем вступлении, имеет отношение, прежде всего, к поэтическим, прозаическим и исследовательским текстам, представленным в сборнике.

Синхронические и диахронические свидетельства

Если пытаться прослеживать исторические корни Самарканда в линейном времени, то, конечно, на ум в первую очередь приходят такие имена, как Е.Д. Поливанов, Я.О. Зунделович или П.П.Беньков, (а в более близкой перспективе – А.В. Благонравов, Г.И. Улько и другие родственники и учителя). Тем не менее, их подлинное значение для развития скрытого Самарканда носит весьма неоднозначный характер, поскольку особенности нашей парампары не позволяют отнести их к действительным соучастникам современного самаркандского делания. Кроме того, каждая история субъективна, поскольку представляет собой рефлексию на события определенного наличного бытия. Тем более субъективна история любого виртуального мира и скрытого Самарканда в том числе. Возможно, его строгая академическая история будет когда-нибудь написана, а может быть, и нет, но я, подобно средневековому путешественнику, могу лишь описывать то, что видел и знаю, причем именно так, как, мне кажется, высвечиваются наиболее существенные элементы поднятой темы. Поэтому возможный упрек в субъективности повествования хотел бы принять безоговорочно и сразу – и вынести его за скобки феноменологической редукции.

Основополагающей фигурой скрытого Самарканда в конце 1970-х годах был пушистый рыжий кот Тоша, который являлся в 1975 и 1977 годах Зевсом известной в то время части мира. В эти же годы я был Аидом этого мира, а воплощался в Зевса только в 1976 году, когда Аидом был Тоша. Впоследствии Тоша переселился в мир многочисленных рассказов о его похождениях, сильно напоминавший Францию середины XVII века, а к началу 80-х стал императором одноименной империи, в буквальном смысле поднявшей с земли знамя императорской Японии, растоптанное в 1945 году. Провозгласившая дзэн и бусидо своей официальной идеологией, Империя Тошия начала широкомасштабную программу вооружения и подготовку к столкновению с агрессивной и амбициозной Республикой Аржантея, у которой тоже имелся четко очерченный идеал человека, который руководство республики определяло как «холодная бронированная сволочь».

Технократизм и англо-саксонский материализм Аржантеи привлекал на ее сторону более слабые страны, такие, как Ютия, за обладание территории которой империя вступила в борьбу в 1983 году. История военного противостояния двух могучих держав хорошо задокументирована и изобилует морскими и наземными сражениями, в которых сталкивались авианосцы «Джон Леннон» и «Тамасий», крейсера «Ринго Стар» и «Ямато», эскадрильи тяжелых бомбардировщиков и сверхзвуковых истребителей, легкие моторизованные бригады и танковые дивизии. К 1984 году территория Ютии была поделена между враждующими сторонами, конфликт был исчерпан и, лишенные активной военной смыслообразующей составляющей, обе державы медленно растворились в эфире.

Приблизительно в это же время и на этой же территории появляется важное лицо, в значительной степени определившее характер духовного строительства в Самарканде. Поскольку настоящий текст является попыткой описания скрытого от постороннего, внешнего наблюдателя процесса, то и участники этого процесса предстают в этом описании не столько как физические лица с определенной биографией, а скорее как персонажи эпоса. Поэтому достаточно указать, что в Самарканде этот человек был известен как Дядюшка. Профессиональный философ-диссидент, а также кинорежиссер, он не только обладал энциклопедическими знаниями в области философии и культурологии, но являлся создателем собственной, весьма сложной космогонии. К сожалению, покинув внешний Самарканд в конце 80-х, Дядюшка забрал с собой свои рукописи и фильмы. Тем не менее, также и в качестве иллюстрации духа того времени, позволю себе процитировать отрывок из его письма, направленного мне из российского городка Богородицк 22 марта 1989 года:

«Именно человеческое восприятие и представление убивает, вернее, заслоняет Бога внутри нас. Но стоит чуточку удалить действия органов чувств (ими ощущать мир), ослабить восприятие мира ложным эго, а ум не погружать в мир субстанционально или материально-человеческих начал, как тут же Сердце наполняется необъяснимой радостью. Как только органы чувств, ложное эго и ум сцепляются с субстанцией ощущаемой, воспринимаемой и мыслимой материей, то радость эта тут же исчезает, т.е. Господь покидает нас. В этом, Алексей, и заключается вся соль любой религии, соль любой йоги. А именно – оградить человека от тварно-ощущаемых радостей бытия, от стремлений, ведущих к разбуханию ложного эго, а также от бессмыслицы земных смыслов, выраженных по-людски в форме закостенелых понятий об истинном, ложном, добром, злом, красивом, безобразном, совестном, бессовестном и т.п., зачастую привнесенными средой обитания, т.е. человеческими существами.

Чтобы ничто ограниченно-человеческое или скверное, помраченное, пристрастное, искаженное, ложное и злое не просочилось в Божественное начало внутри человеческого существа, для этого Святые люди, либо пророки человечества, либо сам Господь Кришна создают ограду. Эту ограду впоследствии называют Евангелиями, Кораном, Ведами, т.е. Священными Писаниями. Преданные эти Священные Писания пытаются сохранить в первозданной чистоте, тогда как демонические силы их хотят пересмотреть, переиначить и подогнать ко вкусам своей эпохи, своего ложного эго. В итоге подобные «творческие» начинания приводят к революциям, а вслед за этим к смерти Преданных, господству злодеев, нравственному одичанию масс, тотальному маразму (пьянству, проституции, воровству и т.п.), к смерти физической не только человечества, но и остальных царств природы».

Здесь я намеренно не делаю никаких попыток анализировать воззрения Дядюшки, их глубину, эволюцию и основополагающие принципы. Отмечу лишь, что исторически их следует отнести к периоду самаркандского модернизма с характерным для этого времени видением человеческого развития.

В 1985 году происходит знакомство с RS, личностью настолько необычной, что даже если бы я и хотел что-либо о нем сообщить, то наверняка бы просидел с тупым видом у экрана компьютера часа два, не написав ни строчки. Поскольку такого намерения не имеется , я позволю себе привести невинную цитату из его письма, также датированного 1989 годом, где речь идет о собаке, проживавшей на хуторе Лобенас тогда еще Латышской ССР, которую я летом 1987 года несколько раз кормил галоперидолом, аминазином и пиразидолом.

«На несколько дней я отложил письмо к тебе по той причине, что не хотелось выдавливать слова в ситуации, когда, в общем, с утра и до вечера имелись дела и заботы. Но это не означает, что я слишком занят, и даже не могу, когда могу, написать маленькое письмецо к тебе, а у меня много приятных небольших подробностей в жизни, которой я тут живу и здравствую. Все было в норме, когда я приехал, и теперь то же сохраняется в отношении нормы. Что же касается не нормы, то могу сказать, что все было в ней , и теперь тоже. Должен тебя также уведомить, что Тузик по-прежнему занят той же деятельностью, что и раньше, хотя, с другой стороны, силы его уже не те, а, в то же время, в некотором отношении несколько укрепились, но мудрым, как считает Миша, будет он еще не скоро, а я считаю столбы на дороге, и размышляю о неоднозначности бытия и о том, что если Тузик не скоро станет мудрым, то, в силу принципиальной неоднозначности, не один Тузик значит то, чем он является в деле проникновения мудростью неоднозначности, а, напротив, определенной иррациональности мудростью. Тузик, в основном, остается довольно терпимым среди прочих людей, в том числе и интеллектуально. Он не является противником курения, абортов и ядерной угрозы, и, как мне показалось, равнодушен к национальному вопросу. Вместе с некоторыми другими адептами сельских общин он живет и действует по правилу: выбирай кусок посочней и кидай его в рот, если есть возможность. Это чудесное мужское занятие – жить в шкуре, подобной этой шкуре…»

Думаю, что внимательному читателю уже эта совершенно безобидная цитата может дать определенное предощущение того, почему, начиная с апреля 1985 года, вся история Самарканда пошла по весьма странному пути.

В апреле 1986 года мы познакомились с группой студентов, изучающих философию, семантику и культурологию в частном порядке. Отношения с этой группой сложились неоднозначные, в особенности с самым своеобразным ее представителем, которого можно было бы назвать здесь LG. Для Самарканда того времени ориентация на символизм Серебряного века была совершенно непосредственной и естественной, что отражалось не только в содержании эстетического и понятийного действования, но и в его стиле. Так, в пятницу 24 марта 1989 года, LG отправил мне из Ташкента письмо, где описывает следующий эпизод:

«Вчера вечеро, когда солнце уже зашло за горизонт, я отправился отыскивать проезд Ходжаева, где располагались дома, обитателям коих должен был я вручить повестки о выборах. Я начал переходить через железнодорожный мост, повисший над Кабельным Заводом и рекой Салар.

По ту сторону моста стояли дома туземцев, большие пустые сады. Человек жег сухие травы в большом котле, помешивая жар черепком. Я увидел людей мифа и ритуала, древний мир. Это были фантомы и ничто: ни дождевой запах зарослей у реки, ни древний, призрачный запах сжигаемых кукурузных стеблей, ни отчетливо вещественные белые и серые стволы деревьев в пустых садах, не могли бы убедить меня в однородности этого ритуального мира тому, в котором обыкновенно я нахожусь. Воздух мифа и ритуала, очень чужой, почти враждебный, отчетливо пахнущий кровью, оказался знакомым. Я уже переживал что-то подобное и не только тогда и там, но и в здешнем «теперь и сейчас».

После я вышел на Печерскую улицу, и названием, и видом живо напоминающие улицы За Линией в Самарканде. Некая женщина объяснила, без назойливости и с должной почтительностью, что в проезд Ходжаева ведет тропа между стеной завода и рекой Салар, и посоветовала туда сейчас не ходить. Мне понравился голос и манеры этой пожилой женщины, и я ответил, что не пойду туда.
Связь с Домом Артема Григорьевича очевидна».

События конца 80-х годов, происходившие в Самарканде, носили часто действительно драматический характер, но к началу 90-х наступило известное снижение динамики. Так, в Страстную Пятницу 13 апреля 1990 года я сделал в лабжурнале следующую запись:

«Характеризуя то, что происходит сейчас, трудно выделить основную тональность процесса, а также разграничить непосредственно работу от того, что вызывается ходом времени. Тональность, скорее, направляется к будущему или соотнесена с прошлым, нежели представляет собой интенсивное переживание нынешних времен. Поэтому смягчены контрасты, а общая атмосфера насыщена определенной поэтичностью.

Не отличается особой напряженностью религиозная работа, хотя она ведется более тщательно, чем месяц назад. По-новому воспринимаются христианские пласты информации. Какие-то, пока еще не очень отчетливые, поиски менее эмоционального статуса. Некоторые живописные склонности обусловлены особого рода культурологическими изысканиями, связанными с британским духом, неприязнью к мещанскому образу действия, брахманством и др.»

В это время усиливается взаимодействие между Самаркандом скрытым и Самаркандом внутренним, и то, что в 80-х годах являлось достоянием сугубо внутренней реальности, стало обретать определенные физические очертания. В 1993 году ряд новых и возобновление некоторых старых знакомств придало этому процессу неожиданный новый импульс и направление.

В Самарканде возникла новая убежденность в перспективности совместного художественного, религиозного и научного творчества. Наступил период максимального расцвета позднего модернизма. Новые пласты информации, новые техники и методы работы привнесли с собой новые переживания, а с ними и цели, и специфические проблемы. Так, 17 мая 1994 года, утром в 10.37 я сделал следующую запись, отражающую нашу реакцию на возможный приезд в Самарканд некоего Виссариона, лидера довольно гротескной российской секты:

«Примечательным событием, развернувшимся вчера, следует считать: визит к VAR, беседа с ним об огне и его «пророчество»: «не говорите [ему], кто вы», реализовавшееся в связи с Виссарионом из Минусинска, исповедующим себя новым воплощением Иисуса. Самарканд может выступить в своем архетипе Иерусалима и уничтожить ложную идею, изобразив семантически распятие этого персонажа за счет принятия на себя функций Кайафы, Анны, Ирода, Пилата и др. Неверующие в идентичность Виссариона с принимаемыми им архетипами, вместе с тем – четыре стихии, четыре гвоздя. Победа кауравов на низшем уровне, своеобразный реванш арийского духа (Рим), оборачивается раскрытием обмана и уничтожением некачественного въезда, воскресением самого Виссариона без ложно овладевшей им идеи.

• Приблизительно в 3 ч. 05 мин. ночи я вышел в огромный лес с движущимися тенями и бликами, наблюдателями и животными.
• Испытание шкатулкой (DUNE): если испытуемый – животное, он позовет на помощь, если человек – дождется конца эксперимента, если более того – найдет выход сам, воскреснув. Поместить испытуемого в темный оссуарий со связанными руками.
• Это обдумывалось AV еще 27.10.93.
• При этом все это еще и Честертоновский метод терапии.

Тот же день. Вечер, 22.48

Недавно прошел освежающий дождь и из ночного окна раздается сильный запах Σ . Ни Виссарион, ни личностные проблемы – ничто не может быть столь ярким и захватывающим, как жизнь в самаркандском архетипе».

Этот период самаркандской жизни, действительно был исключительно интенсивным как в смысле событий, так и переживаний на различных уровнях. На физическом плане ему приблизительно соответствует период функционирования знаменитой студии на ул. Октябрьской, закончившийся на рубеже веков и совпавший по времени с моим отъездом в Англию на целый год. Уже находясь в Плимуте, я получил от своего самого стабильного корреспондента DA следующее письмо, датированное 24 ноября 1999 года:

«А так у людей новости одни, и самые худшие, судите сами: 1. родился (скоро Заяц), 2. растет, 3. вырос, 4. женился / родил, 5. умер. У дам – то же самое. Второй круг, это, как и остальной Самарканд, момент отсутствующий, либо пугающий. Не полезный и не спокойный. Из новых – никого, так для меня ≈ К***, для AV – парни из «Даракчи»: потерял одного компьютерщика, нашел двух с Партсъезда… У AV флэтик уютненький, личный, но делай чё хочешь… Короче, как у М***, только в зеркальном отражении. Призывы «наш флэт» теперь не столь громки, ведь все уже завершено, в АЮ никто не уверен, в G*** не уверен AV, а у него со мной «особые отношения» (вот так! но не те!), так что все неопределенно в этом городе Самарканде…»

Кризис позднего модернизма

Последовавшие годы можно определенно считать годами кризиса скрытого Самарканда, отразившегося и на внешнем уровне в ряде смертей, умственных и душевных расстройств, отъездов и личных деградаций. Одной из причин этого явилось традиционное для Самарканда (в отличие, например, от Ташкента, всегда осознающего себя в первую очередь в социальном контексте) пренебрежение к «земному», к внешней реализации и стремление существовать в своем особом виртуальном мире. В итоге известная близость к символизму Серебряного века сыграла-таки свою роковую роль. Хочется в этой связи вспомнить и процитировать строки из «Некрополя» В.Ф. Ходасевича, который писал о современном ему символизме следующее:

«Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно-творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда, но в постоянном стремлении к этой правде протекла, в сущности, вся его история… Дело свелось к тому, что история символистов превратилась в историю разбитых жизней, а их творчество как бы недовоплотилось: часть творческой энергии и внутреннего опыта воплощалась в писаниях, а часть недовоплощалась, утекала в жизнь, как утекает электричество при недостаточной изоляции… На первый взгляд странно, но в сущности последовательно было то, что в ту пору и среди тех людей «дар писать» и «дар жить» расценивались почти одинаково».

В Самарканде, конечно, никто не призывал к «полноте одержимости», к поиску «гения», к сильным «переживаниям и мигам», однако реальность пост-модерна внесла свои коррективы в этот символистский сценарий. Во многих отношениях делание, непосредственная работа – окультурилась, превратилась в симулякр. В этих условиях для многих стерлась грань между порождением и потреблением культурно детерминированных смыслов. Совсем в духе Бодрийяра или «Матрицы» возникло ощущение, что многочисленные каналы телевидения действительно представляют собой окна в параллельные миры, а просмотр чьих-то фильмов, как и чтение написанных кем-то книг, является собственно деланием.

Одним из важных последствий этого сдвига парадигмы стало серьезное падение энергетики – сначала в работе с материей, которая «в процессе эволюции должна быть все лучшим проводником света» (А. Бейли, Белая Магия), а затем и в работе с душевными элементами. Истощение энергетических каналов повлекло за собой потерю вдохновения и видения высших смыслов, ослабление воли и силы сознания, и как следствие – общее понижение уровня.

С другой стороны, активная ориентация на творческие «достижения» во внешнем мире и на внешние отношения и связи привела к известному огрублению мотивации и притяжению все более низких элементов разных видов материи. Таким образом, к 2008 году стало очевидно, что идеал скрытого Самарканда эпохи позднего модернизма исчерпал себя, раздробившись или растворившись в повседневных слабостях, привычках и ощущениях. [Грустно, но «Эгрегор умер, да здравствует Эгрегор!» — прим. VN]

Этика действия в переходе от постмодернизма к пост-постмодернизму

Критикуя установку на всеобщее и тотальное творчество, принятую в Самарканде к середине девяностых, AV как-то заметил: «Такая установка ведет либо к комсомолкам-вожатым трамвая, либо к трупам». Понимаемое метафорически, это высказывание указывает на существующие опасения, что идеалистический радикализм девяностых (я имею в виду исключительно самаркандскую историю) был ответственен за некоторые драматические повороты в жизни самаркандцев, которые не всегда адекватно реагировали (или, точнее, резонировали) на завышенную частоту вибраций и связанные с этим ожидания.

Размышляя над тем, как именно ответить на тезисы моего друга, и анализируя используемые им ресурсы описания действительности, я обнаружил, что в своем сознании прокручиваю аргументы, аналогичные тем, которые могут быть выдвинуты в опровержение постмодернистских тезисов с позиции пост-постмодернизма, «где можно говорить о прекрасном без кавычек». Иначе говоря. я обнаружил, что в скрытом Самарканде возникает потенциал к формированию новой парадигмы, идущей на смену пост-модернистской безосновности и бесцельности . Безусловно, подобно тому, как старение начинается задолго до завершения взросления (а. может быть, и молодости), так и пост-постмодернизм в Самарканде возникает на фоне постепенного осознания угасания эпохи модерна, дальнейшего усугубления собственно постмодерна и развитие связанных с ним философских установок (то есть вовсе не обязательно по существу пост-модернистских) .

Здесь необходимо сделать два взаимосвязанных замечания. Во-первых, по крайней мере, в применении к скрытому Самарканду, пост-постмодернизм не следует смешивать с нео-классицизмом, который в той или иной степени был присущ почти всем самаркандским работам, даже наиболее радикально выражающим некоторые постмодернистские архетипы и практики. Это тесно связано со спецификой скрытого Самарканда как во многом автохтонного мира со своими особенностями, мифами и языками описания, где эти архетипы и практики часто развивались самостоятельно, хотя и параллельно тем, которые разрабатывались за его пределами, а часто – сами из себя, без какой-либо эксплицитной связи с внешним миром. Далеко не все постмодернистские тенденции получили в Самарканде свое развитие – как, например, поверхностный концептуализм, ассоциирующийся с языком т.н. «проектов» и инсталляций. При этом связь с определенной «классичностью», несмотря на все авангардистские, впрочем, достаточно скромные, причуды, в Самарканде присутствовала всегда, – хотя бы даже и в виде романтической на нее ориентации.

Второе замечание касается современного (конец 2000-х) контекста развития среднеазиатской культуры. Не повторяя то, что было уже сказано об анти-интеллектуализме среднеазиатской культуры и о ее тяге к единой культурообразующей формуле в других местах, я хотел бы заострить внимание на том, что многие теоретические построения, имеющие к этой культуре отношение, являются, по сути, заимствованиями из других контекстов. Примером этого является тот же самый концептуализм, в своей интенции абсолютно чуждый среднеазиатской культурной и понятийной традиции, однако, оказавшийся подходящей почвой для некоторых парадигматических сдвигов в художественной практике региона.

В этом смысле возникает искушение объявить вялый модернистский традиционализм, так и не успевший изжить себя в модернизме, а тем более, в постмодернизме, – нео-традиционализом , наступление которого ожидается в связи с предвкушаемым миром пост-модерна и несколько запоздалым триумфом пост-модернизма, Подобные ожидания и манипуляции понятиями оказываются возможными только в силу их субстанциональной принадлежности миру модернизма, с его ожиданием четкой структуры, линейно сменяющих друг друга периодов и правил действования. Думается, не следует ожидать, что пост-постмодернизм когда-либо наступит в виде очередного модного течения, имеющего однозначные понятийные и эстетические дефиниции. Уже постмодернистская рефлексия стала рассматривать эклектичность и определенную степень вседозволенности в качестве своих основополагающих понятий. Его уже невозможно заимствовать как однозначно сформулированную установку, но можно успешно имитировать , хотя бы потому что имитация, отражение – это также одно из важнейших свойств посмодернистской эстетики. Среднеазиатская культура, не пройдя этап дегазации, устремляется в самовыражение, не особо заботясь об обретении и развитии своего собственно творческого содержания . Во многих отношениях дух пост-постмодерна на самом деле лишь смутно улавливается и имитируется, и то далеко не везде.

В целом, данная публикация посвящена именно задаче продемонстрировать, как шло понятийное развитие от позднего модернизма в направлении к пост-постмодернизму в некоторых частях и элементах скрытого Самарканда и к каким результатам это привело.

Настоящая подборка самаркандских текстов опирается на вышеописанный дискурс и представляет классическую попытку представить некий гипертекст как в синхронии, так и в диахроническом развитии. Эта подборка во многом схожа с трехчастным музыкальным произведением, каждая часть которого представляет только не определенный темп исполнения, а отдельный жанр письменного текста. Каждая часть расположена в определенной последовательности, как и тексты внутри нее. Эти последовательности не являются строго хронологическими или стилистическими, и могут быть безболезненно проигнорированы, хотя вся подборка и была составлена с учетом ее линейного чтения.

Не все тексты, которые хотелось бы или можно было включить, оказались в настоящем сборнике. Мне, как ответственному за данный раздел, или выражаясь на современном жаргоне, «куратору», хотелось не столько объять возможно более широкий спектр типов и жанров самаркандских текстов, сколько расположить отобранные тексты в этом подпространстве так, чтобы они резонировали в какой-то гармонии друг с другом и задавали тем самым особую вибрацию, как колокола на колокольне. То, что подборка начинается с лагерной лирики Якова Зунделовича, а завершается эсхатологическим текстом Сергея Яковлева, есть, разумеется, случайность, но она весьма символична.

В ее первой части представлены стихотворения различных самаркандских авторов, по тональности и содержанию колеблющиеся от высокой трагедии и драмы через символизм до гэговой комедийности и постмодернистского стеба . Эта часть наиболее человечна по своей природе.

Вторая часть охватывает прозаические тексты, расположенные скорее в рамках парадигмы реализм – фантазия – сюрреализм . Здесь тексты уже имеют более явную жанровую и стилистическую идентичность, но, несмотря на различия в жанрах, они все стремятся описать или задать некоторые, совершенно определенные, переживания . Заслуживает некоторого внимания то, как в каждом из текстов решен вопрос взаимоотношения авторского «я» с имплицитным автором и главным героем.

Тексты третьей части, условно названные тезисами , ведут от традиционных методов модернистской лингвостилистики к эзотерической герменевтике . На место семиотики постепенно заступает симвология, а далее следует собственно сообщение-толкование. В этой части в основном рассматриваются явления и процессы.

Все части и их внутренние сегменты я снабдил небольшими пояснениями. Вступление к подборке стихотворений Я. О. Зунедловича принадлежит А.В. Благонравову, проделавшему, наряду с Д. А. Костюшкиным, серьезную и важную работу по сохранению и подготовке к печати настоящих текстов.

Проживая в настоящее время в Забайкальской области, я случайно встретила в Кяхте двух сартов, очевидцев падения Самарканда. Они отбыли каторжный работы, срок поселения и теперь, свободные, занимают частные места. С их слов я записала интересные рассказы о завоевании русскими г. Самарканда и о “семидневном сидении”. Эти рассказы заслуживают внимания уже потому, что, к сожалению, участников и очевидцев тех исторических событий, о которых я говорю, остается уже не много: один за другим они сходят со сцены, и встреченные мною сарты приближаются к преклонному возрасту.

Повествования сартов интересны, как выражение личных взглядов и впечатлений рассказчиков, бывших не только свидетелями, но и участниками патриотического движения в пользу защиты г. Самарканда от приближающегося опасного неприятеля, а вместе с тем здесь, как в зеркале, отражается и общее настроение тогдашних жителей г. Самарканда, их колебаний, волнений, сменившихся, наконец, признанием русского военного гения. Достоверность рассказов я могла оценить, прожив в Туркестане более четырнадцати лет, из них десять в Самарканде, и познакомившись с историей края, как по письменным источникам, так и по рассказам многих лиц (прежде записанные мною в г. Самарканде четыре рассказа очевидцев: одного сарта, двоих русских отставных солдат и одной самаркандской еврейки, были напечатаны в “Туркестанском литературном сборнике” 1899 г., изданном по инициативе покойного туркестанского генерал-губернатора С. M. Духовского, лично привлекавшего сотрудников).

Часть Первая

Рассказ Комильбоя, сарта, уроженца города Самарканда, ныне сторожа в Троицкосавском полицейском управлении, названного по принятии им православия Константином Богдановым.

Отец мой был турок, поселившийся в Самарканде, мать - сартянка. Отцу моему было лет шестьдесят, а мне двадцать три года, когда прошел слух о том, что русские идут на Самарканд. Мой старший брат был в то время женат и имел двоих детей, мать умерла года за два до прихода русских. У отца была мясная лавка на базаре. Брат мой вел полевое хозяйство, я же помогал отцу в торговле. Я не любил торговли, мне нравилось лучше скакать на дикой лошади, драть козла (драть козла - одно из любимых развлечений сартов. В нескольких верстах от Самарканда, в местности, называемой Афросиаб, на равнине, окруженной высокими песчаными холмами, собирается удалая молодежь верхом на бойких лошадях. Старики взбираются на вершины холмов и с вершины самого высокого холма с отвесной стороны его бросают удальцам, ожидающим у подножия горы, живого козла. В данном случае козел изображал собою шайтана (чёрта). Козла подхватывают на лету удальцы. Счастливец, а иногда и двое или трое, овладев несчастным животным, преследуемые соперниками, мечутся по равнине в разные стороны до тех пор, пока козел не бывает разорван на мелкие части. Если удалец, охвативший козла, успевает сохранить в своих руках хоть часть животного, особенно голову, он получает приз. Со времени покорения русскими г. Самарканда “байга” или спорт этого рода не был уничтожен, по было запрещено драть живого козла. С вершины афросиабской горы присутствующие почетные гости-русские с командующим войсками Самаркандской области во главе бросают (исполнителями являются тут старшины аксакалы) уже убитого раньше козла. С вершины холма вся равнина, во время погони за козлом, кажется кипящего кашей. Ничего нельзя рассмотреть в сплотившейся двух-трехтысячной толпе, кроме движущихся, мечущихся голов всадников. Покойный граф Николай Яковлевич Ростовцев, незабвенный в летописях Самарканда, везде распространявшей своим присутствием свет, радость и блеск, сам раздавал призы, да не одному, а нескольким удальцам, и такие призы, которых сарты не поручали до него: роскошные шелковые халаты, серебряный вещи и др.), вступать в единоборство. Удалью я с детства отличался.

На городище Афросиаб - конное состязание, которое автор называет "байга"
Фотография: , 1907

Конечно, весь Самарканд взволновался, узнав, что русские двигаются из Джизака к нам. У нас были два русских солдата, убежавших к нам, чтобы избавиться от тяжкого наказания, к которому они были приговорены, не знаю за какие преступления. Этих двух солдат я хорошо помню. Оба приняли магометанство и обещали обучать нас военному делу. Один из них высокий, худой. Его назвали Усманом. Другой невысокого роста, широкоплечий, очень сильный сохранил свою русскую фамилию Богданов. Их обоих назначили полковниками: Богданова командиром артиллерии (он был артиллеристом), а Усмана - командующим пехотой. Они учили нас стрелять, маршировать, приучали к дисциплине и порядку. И Богданов, и Усман говорили, что русских немного, что они усталые и голодные, и что бояться нечего.

Самаркандский бек колебался, защищать ли город или нет: он ждал распоряжения от бухарского эмира, а муллы напротив в мечетях, на базарах и на площадях горячо взывали к защите родного города и знаменитых мечетей, разгорячили народ, требовали войны. В медресе Тилла-Кали собрали совет из выборных участковых представителей, чтобы обсудить меры к защите города. Сделали это самовольно, не спросясь бека. Наш отец был на этом совете и рассказал дома, что там произошли страшные беспорядки. Бек рассердился, когда узнал, что вопрос решается без него, и послал на собрание своих приближенных и отряд сарбасов (местных солдат). Приближенные бека спорили и ссорились с муллами, дошло до драки, вмешались сарбасы, стали стрелять в народ. Горожане убили представителей со стороны бека и нескольких сарбасов. Произошла общая свалка. Более всех пострадали муллы. Солдаты не только многих убили и ранили, но и разграбили их имущество, а в самом медрессе досталось и живущим там ученикам, их выгнали из келлий и завладели их жалким скарбом.

"Сарбас", художник Верещагин В.В.

Несмотря на такое противодействие со стороны бека, сарты волновались и готовились к войне. Их ожесточила присылка сарбасов на совет в Тилла-Кари, и они не обращались больше к беку. Решено было не подпускать русских к самому городу и для этого занять Чупанаты, песчаный холм у самой реки Зеравшана, не имеющей вследствие своей быстрины и летних разливов ни переправ, ни мостов. (Так как река эта не глубока, то сарты переправляются верхом в брод или на арбах). Местность эта находится верстах в восьми от города.

Мы полагали, что, во-первых, русские не посмеют переходить в брод незнакомую быструю реку, а, во-вторых, если бы и вздумали отважиться, то во время трудного перехода мы перебьем их с возвышенности всех поголовно. Позиция наша была очень выгодна. Богданов вызвался поставить артиллерию, собрал охотников, рыл окопы, делал траншеи, устанавливал пушки. Было больше двадцати пушек направлено на Зеравшан. Я был в числе охотников. Все мы воодушевляли друг друга и дошли до уверенности, что прогоним русских. Я был вполне счастлив. Я думал тогда, что самое лучшее дело в мире - это война, а люди воюющие - самые счастливые. Как я был глуп! Я был везде тенью Богданова и убегал только затем, чтобы узнать, что делает Усман. А этот собрал конную милицию и пехотинцев и предположил встать с нею за горой, чтобы напасть на русских с тыла. И Усмана, и Богданова нельзя было отличить от сартов. Они брили волосы и носили, как мы, чалмы и халаты.

Не знаю, прислал ли эмир свое согласие на защиту города, или все сделалось само собою, но только ко дню прихода русских самаркандский бек бежал из города, а бухарские войска, тысяч до пятнадцати, стоявшие лагерем в окрестностях города, присоединились к нам. И так мы заняли Чупанаты и равнину. У нас было все готово, мы ждали русских.

Посланный на разведки конный джигит прискакал на рассвете на Чупанаты, а затем в город и сообщил, что неприятель уже верстах в двадцати от города. Это было 1-го мая 1868 года.

Мы, защитники и охотники, а также и войска, ночевали на Чупанатах. Отец дал мне накануне пистолет и саблю, а сам вооружился ружьем. Известие джигита всех подняло на ноги и взволновало. Кажется, многие только теперь поняли, что наступает страшный час, что действительно нам предстоит встретить опасного врага и защищать от него родной город. Меня точно подмывало, я не мог стоять на месте, сбежал с горы в равнину и оттуда обернулся к своим. Вся гора была усеяна защитниками, пестрели красные, желтые, синие, белые халаты и белые чалмы. Издали гора казалась цветником или пестрым ковром. Еще прибывали защитники из Самарканда и становились кому, где угодно. Я воротился на вершину горы и занял свое место подле Богданова. Он и другие начальники были веселы, а, глядя на них, повеселели и все. Мы были уверены в победе. Мы говорили: чего не сделали ташкентцы, то сделают самаркандцы! Я не выпускал из рук пистолета. Я воображал, что мое оружие будет бить версты на две и уничтожит не одного человека, а десятерых за раз. Богданов (в последствии Богданов оказал русским громадную услугу и тем искупил свои преступления) наводил пушки на то место, где должны были расположиться русские.

"Выжидают", художник Верещагин В.В.

Было часов десять утра. Появился неприятель и остановился на берегу Зеравшана. Русские, должно быть, тотчас же увидели нас, потому что все козырьки повернулись в нашу сторону. Из толпы неприятеля выделились несколько сартов в богатых одеждах и направились к нам на Чупатиаты. То были послы, отправленные эмиром к генералу Кауфману для переговоров. Я узнал потом, что эмир обещал впустить русских в Самарканд без боя, а в городе встретить их и подписать мирный торговый договор. Послов радостно встретили защитники, и командиры наши окружали их. Мы удивлялись, что они вернулись живыми из русского лагеря. Они говорили, что генерал послал их узнать, почему эмир обманул его, и почему вместо почетных лиц города его встречает войско. Так как эмира не было ни на Чупанатах, ни в Самарканде, то и некому было отвечать за него генералу. Я не помню, возвратились ли послы в русское войско или поехали прямо к эмиру в Кермине. Наши пушки дали залп. Должно быть, прицел был хорош, потому что среди неприятеля произошло волнение, и русские отодвинулись на другое место вне выстрела. Их верховые джигиты переправились на другой берег Зеравшана и, протянув за собою через реку канат, привязали конец его к деревьям. Русские начали переправляться, держась за канат и друг за друга. Все мы стреляли. Пушечные снаряды, кажется, перелетали через головы, но ружейные пули попадали, хотя немногие. Видно было, что-то тут, то там падал солдат, и Зеравшан быстро проносил трупы.

"В осаде " (оригинал картины уничтожен), художник Верещагин В.В.

Но это не мешало русскому войску двигаться вперед. Мы удивлялись: Зеравшан разлился на несколько рукавов, русские переходили один, вступали на землю, стряхивали воду и тотчас же шли через другой рукав. Точно какая-то сила несла их вперед и вперед. С Чупанаты гремели выстрелы, а они часть за частью все шли. Вот первые вышли на равнину, бросились на спины, подняли ноги и начали ими болтать. (Выливали воду из сапог). А другие шли и шли за ними, выходили на землю и проделывали то же самое. Мы подумали, что они колдуют. Передние строились плотными рядами, к ним примыкали ряд за рядом другие. Наши ядра перелетали им через головы, ружейные пули не достигали. Казалось, что это не люди, а духи войны. И вот они построились и двинулись на нас. Идут плотною стеною. Мы стреляем, опять стали попадать. Я сам видел, как то тут, то там упадет солдат, а они сомкнуть ряд и не останавливаясь прут вперед, как будто наши выстрелы им нипочем. Идут и идут. Их шапки с большими торчащими козырьками (кэпи), их ноги, которые в виде частокола то поднимаются, то опускаются, наводили на нас страх. Я перестал стрелять, стою, точно окаменел. Они все ближе и ближе. Слышится глухой гул шагов: туп-туп, туп-туп. Казалось, шла неведомая сила, которую ничем нельзя ни остановить, ни рассеять, и которая сама раздавит и уничтожит все, что попадется ей на пути. Наши в ужасе стали отодвигаться назад. Я помню, что в панике бросил свой пистолет и пустился бежать, что было сил. Все бежали, стараясь опередить друг друга. Сзади слышалось ур-ра!.. Русские брали пустую гору, если не считать брошенных пушек, ружей, провианта. Нас некоторое время преследовали. Сарбасы бросали не только оружие, но и верхнюю одежду, так как боялись, чтобы жители, узнав в них солдат, не избили их за то, что они бежали. Они не смели появиться в Самарканде и рассеялись по кишлакам (деревням) и ближним городам. Мы же, ополченцы, бежали по своим саклям в Самарканд. Когда я пришел домой, отец был уже дома. Сначала он мрачно взглянул на меня, а потом подперся руками в бока и расхохотался. - Ай-да защитники! - крикнул он.

Молча стали обедать. Отец потрепал меня по плечу и опять сказал:

Ну, что могли мы, неумелые, сделать, если бухарское войско первым пустилось в бегство?

Брат беспокоился о том, что теперь будет. У меня в душе кипели стыд и злоба, но я молчал. Мысли роились у меня в голове, я затаил их. Брат советовал нам бежать из Самарканда, он указывал на то, что многие бегут, кто в сады, кто в кишлаки. Но отец не был трусом и сказал, что нужно ждать каких-нибудь распоряжений старшин и кази. Многие действительно бежали, а другие ходили по улицам и чего-то ждали, как наш отец. Брат отправил в кишлак жену свою и детей еще накануне, а теперь и сам ушел, оставив нас с отцом ожидать событий. Большинство соседей полагало, что русские придут разорять город, и тут начинались споры: одни говорили, что нужно защищать свои сакли, другие уверяли, что это бесполезно, потому что русским помогает нечистая сила.

К вечеру пришел кази. Он сказал, что старшины совещались, что на совете решено выбрать почтенных представителей населения, отправить их чуть свет в русский лагерь на Чупанаты и через них просить генерала Кауфмана вступить в город мирным путем и расположиться в Самарканде, как дома, что он найдет жителей покорными и готовыми исполнять все его требования.

Старшины рассчитали верно, что такою покорностью самаркандцы спасут наши славные мечети, жилища, имущество и самую жизнь людей. Кази говорил, что иначе и поступать нельзя, так как войск в городе нет, а у жителей нет ни оружия, ни уменья воевать.

Моего отца выбрали также в число представителей, так как он был стар, умен и богат. На него наложили налог доставить русскому войску быка. Все избранные были богатые люди, и все должны были уплатить дань русскому войску в виде баранов, риса, муки для солдат, клевера и ячменя для лошадей. Часть убытка, конечно, приняло на себя население.

Часов в восемь вечера с Чупанат грянула пушка (заря), Да так, что, казалось, весь Самарканд дрогнул. Люди выбежали из саклей, и во всем городе поднялись крики и вопли. Все поняли, какая гроза может разразиться над городом.

"Парламентёры", художник Верещагин В.В.

С рассветом, отослав сперва провиант для войска, отправились в лагерь и сами старшины с выборными представителями.

Молодежь, мои сверстники и я, хотя и покорились судьбе, но не были довольны принятым решением. Нам казалось постыдным самим приглашать в город опасного врага.

Генерал Кауфман принял предложение старшин и выборных вступить в город и появился в нем торжественно. Впереди ехали представители, а за ними генерал и войско. Многие сарты при виде русских кланялись, другие убежали, убежал и я. Брат, бродивший в окрестностях города, пришел узнать, в чем дело. Отец рассказывал нам, что генерал Кауфман - очень добрый, хороший человек, что он через переводчика успокаивал население, просил сообщить всем жителям, что он пришел с мирными намерениями и приглашает всех бежавших из города возвратиться к своим занятиям.

Предложение генерала всем понравилось, люди успокоились, открылся базар, стали торговать и работать.

"Медресе Шир-дор на площади Регистан", художник Верещагин В.В.

Вскоре я узнал, что Богданов пойман русскими на Чупанатах, и что он арестован.

О моем отце не даром говорили, что он умен. Он сумел войти в милость у русских командиров и сделался поставщиком продовольствие для армии; он честно доставлял свежий товар и получал хорошие деньги, золотом. Обе стороны были довольны. В Самарканде вообще все шло благополучно: русские были добры и ласковы, за все щедро платили, сарты старались им угодить.

Но в соседних кишлаках и других городах сарты волновались. Они не участвовали в защите Самарканда, а теперь выражали нам свое неудовольствие и упрекали в том, что мы недостаточно храбро действовали на Чупанатах, а потом и совсем без боя отдали Самарканд. Они не хотели признать главенства русских и собирались восстать и освободить город от иноземцев. Китабский бек, или правитель, Джурабек, пользовался славою умного и храброго человека. Он-то и подстрекал к непокорности. Он собирал войско и через джигитов приглашал и самаркандцев под свое начальство. Я убежал к Джурабеку. Он повел собранное им войско на гору Каратюбе, верстах в сорока от Самарканда, куда ожидали прибытия еще отрядов ополчения из ближних кишлаков. Русские как-то узнали об этом. Генерал выслал отряд разогнать шайку Джурабека. Русским приходилось идти через реку Доргом. Тут было селение Мухалинской волости, и сады селения примыкали к дороге. Мухалинцы сломали мост через Доргом, чтобы задержать русских, но это их не остановило. Они перешли реку в брод и стали подниматься на Каратюбе. Мы увидели сверху опять плотную стену солдат, которая, казалось, дойдет до нас и раздавит. Наши наездники выскакивали врассыпную, стреляли в них и скакали назад заряжать ружья, а русские всё шли. Когда они подошли на выстрел и дали залп, когда кое-кто из наших упал или убитым, или раненым, - Джурабек ускакал, а вся шайка его рассеялась. Многие бежали в сады Мухалинской волости, в числе их и я. Мухалинцы ждали нас, как победителей, но узнав, что Джурабек бежал, возмутились его поступком и сами взялись за оружие. Они рассчитывали стрелять из засад в то время, когда отряд будет возвращаться, и уничтожить его. Мы присоединились к ним. Все засели, нас было человек до пятисот, кто притаился у щелей дувала (глиняного забора), кто вскарабкался на деревья и спрятался в густых ветвях, кто прилег на плоских крышах саклей.

Русские ничего не подозревали. Когда отряд возвращался, они шли весело, свободно, даже пели песни, а когда проходили мимо дувала садов, их осыпали выстрелами: убили переводчика, нескольких солдат и ранили двух офицеров. Я стоял у дувала, выстрелил в кого-то и хотел вновь заряжать ружье, как над самой моей головой раздались крики: ура! Русские лезли через дувал. Они не убежали и не рассеялись от наших выстрелов, а решились наказать мухалинцев. Они были рассержены и не щадили никого, не обращали внимания ни на пол, ни на возраст. Шла охота. Солдаты бегали по садам, ловили наших, били прикладами, кололи штыками, стреляли в тех, что сидели на деревьях. Было избито до трехсот человек, считая женщин и детей. Искали виновных по саклям, но кто успел убежать, был в это время далеко. Я попался офицеру, который хотел застрелить меня из револьвера, но я бросил ружье и сложил руки, став перед ним на колени. Он велел связать меня и вести в Самарканд. Я сознался, что я самаркандец, изъявивший покорность. Меня посадили в тюрьму.

Отец, узнав об этом, стал хлопотать и просить за меня, ссылаясь на мою молодость и глупость. Командиры, знавшие отца лично, сжалились и отдали меня ему на поруки.

Я дал отцу слово сидеть тихо дома и торговать в лавке. Я старался сдержать слово и в восстании других волостей, посылавших шайки, не участвовал.

Но я был действительно глуп и молод. Я увлекался.

"Главная улица Самарканда" (вид из крепости), художник Верещагин В.В.

Джурабек, хотя и был разбит на Каратюбе, но не оставлял своего намерения помериться с русскими. Он работал втайне. Вошел в сношения с чиликским беком, Омар-беком, с шахрисябским Баба-беком и с Омаром-Хаджой. Омар-Хаджа был имам, потомок святого Мартум-Азам. Его все уважали и слушались. Он жил в Дагбите (селение верстах в двадцати от Самарканда). Между ними шли тайные переговоры. В Самарканде жили персиянин Абдул-Самат, мирохур (полковник при прежнем самаркандском беке), и Шукур-бек (правитель, бывший давно в отставке). Этих двух влиятельных лиц Омар-Хаджа, должно быть, склонил на свою сторону, и все заметили, что к ним часто ночью приезжали джигиты от Омара-Хаджи. В Дагбите, в доме Омара-Хаджи, происходили совещания, куда съезжались беки и самаркандские Абдул-Самат с Шукур-беком. Мы ничего не знали, а только догадывались, что готовится нечто. Я сгорал любопытством, и во мне снова проснулся дух войны. Наконец стали распространяться слухи, что готовится большое общее восстание, и ждут только удобного случая. Я охотно стал сидеть в лавке целые дни, так как новости можно было услышать скорее всего на базаре. Новости чаще всего разносили диваны, или дуваны (юродивые). Они поют священные песни, говорят тексты из Корана, укоряют людей за грехи, проповедуют раскаяние и жизнь по Корану. Иногда рассказывают сказки религиозного содержания. Живут же они подаянием. Дивано носит такую странную одежду, что отличается от всех, и его можно издали узнать. Например, носит рубаху, сшитую из разноцветных лоскутков, шапку в виде колпака с сахарной головы, желтую, красную, иногда с бубенчиками на конце, халат половина желтый, половина синий, ходит дивано почти всегда босой, даже и зимою.

В то время, как готовилось восстание, особенно много появилось юродивых. Диваны запели совсем новые песни. Они стали проповедовать восстание, говорили горячо, настраивали жителей на воинственный лад, клеймили позором тех, кто колеблется принять участие в общем народном движении. Молодежь жадно слушала их, каждый сарт старался уловить такого дувано и заставить его говорить перед своей лавкой. Их угощали, им давали денег гораздо больше, чем обыкновенно. Может быть, тут были не все настоящие дуваны: так умно могли говорить только муллы да студенты, ученики, живущие в медресе.

Русские не знали ничего, они не понимали нашего языка и не могли прислушиваться к толкам на базаре. Иногда солдат или офицер проходил мимо дивана в то время, когда тот взывал к поголовному истреблению русских, но, не зная сартского языка, проходивший поневоле был глух. Иногда же, если горячая речь с восклицаниями и жестами обращала на себя внимание кого-нибудь из русских, и нас спрашивали, указывая на дувана, что он говорит, - то обыкновенно кто-нибудь указывал на небо и отвечал: Алла, Магомет. Мы, не зная русского языка, догадывались, о чем спрашивает русский, по жестам, а он, зная слова Алла и Магомет, понимал, что ему отвечают, и с улыбкой кивал головою. Бывало и так, что недогадливые ничего не отвечали, а только отрицательно качали головами. Русские и за это не сердились, они знали, что всякий из нас выучился говорить по-русски только то, что ему нужно было для торговли. Я, например, узнал: говядина, баранина, сало, пуд, фунт, рубли, копейки, а больше ничего; продавец материй знал: шелк, мата, адрас, аршин, рубли, копейки; также и другие. Проповеди юродивых пробудили чуть не во всем городе геройский дух и ненависть к русским, так как с базара новости разносились по домам и обсуждались в семьях. Но русским не давали заметить нашего настроения; с ними были вежливы и предупредительны.

Я с отцом ничего не говорил о готовящемся восстании, а он притворялся, что ничего не знает, и продолжал доставлять русскому войску провиант.

Все ждали со дня на день объявления восстания.

Почти месяц прошел с тех пор, как русские заняли Самарканд. В это время генерал Кауфман вынужден был несколько раз высылать отряды для усмирения восстававших волостей и успевал в этом. Представив себе, что жители Самарканда совершенно покорны, а окружающие волости усмирены, генерал в последних числах мая отправился с войском в Катта-Курган, где должен был встретить эмира. В Самарканде же в крепости оставил только один (VI-й) батальон. Это было признано удобным случаем. Все понимали, что дело освобождения должно совершиться теперь, иначе мы не освободимся никогда. Тотчас по уходе генерала нам было объявлено, чтобы мы вооружались, что нами будет руководить Омар-Хаджа, сборный пункт назначен близ Чупанат, а день - 2-е июня. Муллы, объявляя такое решение главарей восстания, разъяснили при этом и план действия.

Они слышали, что генерал едет в Катта-Курган для подписания мирного договора, но думали, что эмир обманет, как это было перед Самаркандом. Они были уверены, что эмир вместо подписания торгового мирного договора в Катта-Кургане встретит генерала Кауфмана у стен города с войском и разобьет его. Мы же, в числе сорока тысяч человек, уничтожим оставленный батальон и двинемся в тыл неприятеля. Ну, что такое один батальон? - думали мы: - махнем рукой, и его не будет!

Приготовление кипело. Богатые сарты зарывали свои ценные вещи в ямы, скот угнали в камыши и сады, жен и детей отправили на арбах в соседние кишлаки или сады. Люди вооружились, кто чем мог. Мы снова были уверены в победе. Я ног под собою не слышал, а летал, как на крыльях.

Перед отъездом генерал Кауфман собрал участковых и волостных старшин и объявил им, что он оставляет город спокойным и возлагает на них обязанность смотреть за порядком в своих участках. В случае же появления какой-нибудь шайки немедленно давать знать барону Штемпелю, коменданту крепости, чтобы он мог рассеять её. В противном случае участковым грозила личная ответственность. Те дали обещание строго следить. Вероятно, вследствие такого распоряжения генерала и обещания старшин, оставшиеся русские были уверены в своей безопасности и не обращали внимания на то, что тотчас же после выступления генерала в городе началось большое движение, люди сновали туда и сюда, скрипели арбы, отвозившие жен, детей и домашний скарб, блеял и мычал скот, прогоняемый за город. Скакали джигиты в разные концы.

Мой отец должен был доставить 2-го июня в крепость несколько баранов, но вечером 1-го числа скрылся. Все сарты заперли свои лавки на базаре, с тем, чтобы не отпирать их, пока всё не успокоится. Оставили русских без съестных припасов и в ночь на 2-е июня отвели от крепости воду. В ту же ночь всех, у кого не было оружия, собрали в мечеть Рухобод, и там Шукур-бек и мирохур вооружали народ. Кому досталось ружье, кому нож, кому палка с металлическим шаром на конце. Тотчас же после вооружения все отправились к сборному пункту.

Утром 2-го июня мы подошли к городу и, разделившись на три части, стали одновременно с трех разных сторон входить в Самарканд. Нами, самаркандцами, командовал Омар-Ходжа, Старшины, чтобы спасти свои головы, побежали в крепость предупредить коменданта тогда уже, когда мы входили в город. Вследствие этого предупреждения одна или две роты русских солдат вышли из крепости рассеять, как они думали, шайку, но, завидев входящую массу неприятеля, убежали назад в крепость и уже не выходили во всё время восстании (в Самарканде и особенно в VI-ом батальоне, стоящем ныне в г. Оше, защиту Самаркандской крепости со всеми лишениями, которые претерпевали осажденные и при громадном числе осаждавших, называют “семидневным сидением”.). Мы, однако же, стреляли в них, несколько человек упало, но упавших русские подхватили и унесли с собою.

"Вступление русских войск в Самарканд", художник Каразин Н.Н.

Мы остановились в некотором расстоянии от крепости. Беки взобрались на медресе и оттуда командовали. Из нашей конницы выскакивали вперед человек по пятидесяти, стреляли в крепость и тотчас же скакали назад заряжать ружья. Их заменяли другие, там третьи, чтобы не давать русским покоя. Пешие также выдвигались вперед, стреляли и прятались заряжать ружья. Омар-Ходжа приказал нам, Самаркандцам, занять лавчонки, прислоненные к крепостной стене, и оттуда стрелять в щели стены прямо в крепость. В мирное время в этих лавчонках торговали мелочами, но теперь они были пусты. Нам велено было также, если возможно, просверлить с осторожностью, чтобы русские не заметили, ход через стену в крепость. Мы заняли все лавки и таким образом окружили крепость. Нам было очень удобно. Выстрелы нас не доставали, мы же свободно могли стрелять. В старой глиняной стене щелей было много. В той лавке, где я сидел с товарищами, крепостная стена давала широкую и глубокую трещину. Мы перестали стрелять и занялись увеличением этой трещины и очисткою ее от глины. Наши ножи усердно работали. Около стены можно было перебегать из сакли в саклю, не боясь выстрелов. Из крепости нас не было видно. Товарищи заглянули к нам. У нас появилась железная лопата и китмень. Все понимали, какую важную работу мы начали. Мы хотя и торопились, а все-таки работали осторожно, чтобы нас не заметили и не услыхали из крепости раньше времени. Решили прорыть коридор, через который один за другим мы могли бы незаметно очутиться в крепости целою массою. Товарищи сообщили нам, что с противоположной стороны крепости сарты сломали ворота и уже овладели единственной бывшей там пушкой, и что русские все заняты там. Мы стали смелее постукивать лопатою. Все хотели с нетерпением броситься на русских с этой стороны. Стена в этом месте была сажени две толщиною. Мы работали попеременно. Я отдыхал в сакле, когда проход был готов. Вот поползли наши, и один за другим исчезали в проходе, было тихо. Мы думали, что русских тут совсем не было, и что наше дело удастся. Человек сто, должно быть, исчезло за стеною. Я пробился через толпу и тоже пополз, но не успел я доползти какой-нибудь аршин до выхода, как услышал шум, крики, стоны. Я хотел двинуться назад, но ноги мои оперлись в чью-то голову, кто-то полз за мною. В ту же минуту один из товарищей, бывших в крепости, захотел спастись и бросился в проход, чтобы выползти назад, но стукнулся головою о мою голову и остался в таком положении. Его русские за ноги вытащили на расправу. Я дал пинка ногою в голову того, кто следовал за мною, и почувствовал, что проход освободился; пятясь я выбрался в лавку и увидел страшную картину. Через стену из крепости на площадь летели сарты. Стариков выбрасывали убитыми, а молодых живыми, и эти молодые все поделались калеками: кто руки сломал, кто ногу, спину, а некоторые разбивали череп и тут же умирали. Больше никто отваживался ползти к русским, да они и проход завалили мешками с землей. В саклях почти никого не осталось, но вскоре по распоряжению начальства лавчонки снова были заняты, но мы почти не стреляли, а жались к боковым стенкам, потому что русские догадались, в чем дело, сами высматривали щели и палили в нас.

"У крепостной стены", художник Верещагин В.В.

К вечеру я сильно устал, да и все устали. После намаза мы стали отдыхать и не ходили больше к крепости.

Ночью наши сторожевые по дороге к Катта-Кургану поймали русского джигита, посланного к генералу Кауфману, вероятно, с известием, что в Самарканде восстание. Бумаги отобрали, джигита убили.

Утром, когда я проснулся, то увидел в крепости перемену. Все наши лавчонки кругом стены были уничтожены, а те пушки, что мы бросили на Чупанатах, виднелись теперь на крепостной стене. Мы поняли, что русские приготовились, и с ними будет трудно справляться. Они теперь следили за нами. Одиноких наездников, скакавших для выстрела, они ловко снимали с седла ружейными пулями, а пехотинцев, двигавшихся толпой, разбивали и рассеивали выстрелом из пушки. Наша уверенность пропала, и мы стали действовать осторожнее: близко к стене никто не мог приближаться.

Джурабек вызывал охотников подкопать с одной стороны стену крепости и повалить ее, но охотников не нашлось. Между ним и Омар-Хаджею произошла ссора. Омар-Хаджа назначил отряд из самаркандцев для этой цели. Я примкнул к партии. Нас повел Усман. Мы пробрались благополучно к стене и принялись рыть на большом протяжении, расселись, может быть, на полуверсту. Ружейные выстрелы нас не хватали, и дело шло сперва успешно, но потом русские стали бросать в нас отвесно со стены ручными гранатами (крепость спас тогда Богданов. Он все еще находился под арестом. Несколько раз он порывался встать в ряды защитников, крепости, но его не выпускали, ему не доверяли. Когда же сарты стали подкапывать степу, и осажденные стали поговаривать, что прогнать их вылазкой по малочисленности невозможно, a выстрелы со стены бесполезны, и стали готовиться умереть поголовно с оружием в руках, Богданов выпросился из-под ареста, дав слово рассеять сартов, подкапывавших стену. Он взял ручные гранаты, поднялся на выступ стены настолько, чтобы не быть мишенью для выстрелов снизу карауливших сартов с готовыми ружьями, и принялся бросать гранаты отвесно за стену. Так прошел он от бухарских ворот к самаркандским сажен триста, на всем протяжении, где работали сарты. Рабочие действительно частью были перебиты, частью убежали. Устрашенные сарты работ своих не возобновляли. Этим поступком Богданов загладил свою вину в прошлом. Его не только простили, но и наградили Георгием. Эпизод этот передан был мне отставным унтер-офицером 6-го батальона, Василием Петровым, рассказ которого я поместила в “Туркестанском Литературном Сборнике” в 1899 году. – прим. Л. Симонова.). Я помню, что схватил одну такую гранату и бросил в арык, но я помню также, что Усман и многие другие были убиты, многие ранены, только нескольким человекам удалось убежать и в том числе мне. Более никто не хотел идти на верную смерть, продолжать начатое дело.

"После неудачи " (оригинал картины уничтожен), художник Верещагин В.В.

Джурабек говорил сначала, что будто бы старший сын эмира, который был в ссоре с отцом, идет к нам на помощь с войском, что он возьмет Самарканд и станет самаркандским эмиром. Но это оказалось неверным. Мы узнали, что сын эмира, поссорившись с отцом, убежал в Персию.

Джурабек очень сердился, что никто нейдет к нам на помощь, что самаркандцы действуют не довольно энергично, и что, наконец, его сарбасы (солдаты) ропщут на бесплодную войну. Бабабек во всем соглашался с ним. Я не помню: на третий день или на четвертый оба бека со своими войсками ушли. Но перед уходом сарбасы их разграбили город. Они бегали из сакли в саклю и забирали с собою все, что попадалось под руку: ишаков, лошадей, верблюдов, одежду, провизию. Не обошлось без драки и без убийств. Самаркандские ополченцы и те жители, которые не принимали участия в восстании и оставались в городе, сопротивлялись сарбасам, защищали свое имущество, так что на это утро война была перенесена в самый город и сарты били сартов. Крики, суматоха, шум, я думаю, были слышны в крепости.

"Смертельно раненный ", художник Верещагин В.В.

После ухода беков Омар-Хаджа разделил нас по частям и выбрал начальников, а сам остался во главе движения.

Почти каждую ночь наши сторожевые по дороге в Катта-Курган ловили русских джигитов, посланных к генералу Кауфману. Мы заботились, чтобы до генерала не дошли вести о том, что делается в Самарканде. Хотя русские держались твердо, но у них не было ни воды, ни провианта, и рано или поздно они должны были или умереть с голода и жажды или сдаться. Еще Джурабек посылал им предложение сдаться и обещал всех оставить живыми, но ни при Джурабеке, ни после него они не сдавались.

Дня три под командою Омар-Хаджи мы подходили к крепости и стреляли в русских, а они по-прежнему отстреливались, и не заметно было, чтобы они унывали или делались вялыми.

Секретный джигит, которого посылал Омар-Хаджа в Катта-Курган, привез известие, что генерал Кауфман и эмир бухарский заключили мир и подписали торговый договор, и что генерал Кауфман собирается возвратиться с войском в Самарканд. А вслед за этим известием возвратился и сам генерал. Омар-Хаджа убежал в Бухару, и многие начальники разбежались. Оставшиеся в Самарканде ополченцы, не хотевшие сложить оружие, дрались с русскими на улицах города.

Да, воевать с горстью русских, которых мы думали смахнуть рукою, оказалось не так-то легко! В городе генерал водворил спокойствие. Муллы нам сказали, что хотя Самарканд и усмирен, но вредить русским еще можно иным способом: ходить небольшими отрядами по дорогам, отбивать их провиант и уничтожать тех солдат, которые будут сопровождать этот провиант. Не знаю, сколько составилось таких отрядов, только партия сартов, к которой я присоединился, состояла из семнадцати человек.

Мы узнали, что около Каршей казаки скупают клевер и другие продукты. Мы отправились к Каршам с намерением не дать этому обозу дойти до русских. Мы засели в кишлаке (деревне) Шурча, мимо которого должен был проследовать обоз, и стали ждать. Жители кишлака боялись впустить нас к себе, чтобы потом не отвечать за это дело перед русскими, но позволили поставить шалаш вблизи кишлака у самой дороги и дали нам лепешек. У всех нас были заряженные ружья. Мы надеялись дело свое выполнить в точности, тем более, что слышали, будто бы обоз будут сопровождать пять - шесть казаков, не более.

Целый день мы караулили, наступила ночь, мы боялись заснуть, чтобы не пропустить русских. Вот наконец показался обоз. Мы услышали скрип арбяных колес и голоса русских. Впереди ехали верхом трое казаков. В темноте нельзя было рассмотреть, сколько всех казаков было при обозе. Мы выскочили из шалаша и выстрелили в передовых. Кто-то из товарищей схватил под уздцы первую лошадь и остановил обоз. В нас посыпались выстрелы. Казаков оказалось человек двадцать пять. Семеро из нас успели убежать, а десять были убиты и ранены.

Это была последняя затея против русских, в которой участвовал сарт Комель-бой.

Рассказчик был осужден на каторжные работы в Сибири за ограбление и убийство одного богатого сарта.

Он отбыл срок каторги и поселения и теперь свободен.

Первые годы я работал в рудниках Алгач, - рассказывал Комель-бой, - потом жил работником в деревнях по р. Чикою. Крестьянский труд казался мне очень тяжелым, и как только можно было перебраться в город, я нашел место сторожа при троицкосавском полицейском управлении, где служу и до сего дня.

Семнадцать лет тому назад Комель-бой принял православие и женился на крестьянке из деревни Беллют. Настоящее имя его - Константин Богданов. По общим отзывам, он хороший старик, честный и трезвый, серьезно относящийся к своим обязанностям.

Я спросила его, не желал ли бы он вернуться в Самарканд к своим сартам. Он отвечал отрицанием.

Теперь, - сказал он, - я русской веры, жена у меня русская, есть двое детей, мальчик и девочка. Я очень люблю своих детей и жену. Моя баба работящая, добрая, мы живем дружно. Зачем мне уходить? Да там теперь никого и не осталось у меня. Отец, вероятно, умер давно, а брат не любил меня и прежде. Я писал отцу два раза отсюда, но не получил ответа. Конечно, он давно умер, он и тогда был старик. Первые годы мне здесь казалось очень холодно, но затем я привык. К тому же есть шуба, теплая изба, горячая пища...

Часть Вторая

Рассказ Магомета Суфи, самаркандского жителя, ткача шелковых материй.

Мне было лет двадцать, когда русские брали Самарканд. Отец мой Магомет-Джон был муллою и имамом в мечети. Я только что женился. Мы жили безбедно. Отец мой получал с каждого дома прихожан по 2 рубля в год и, кроме того, за требы: обрезание, свадьбы и проч., особо. Я сеял хлеб, косил клевер. Молоденькая жена моя, ей было всего четырнадцать лет, вела наше небольшое хозяйство и разводила шелковичных червей. Она пряла шелк, а я ткал материи и продавал баям, скупщикам. Я умел красить шелк и составлять узоры. Все мы трое смотрели за садом и летом выбирались на житье в сад, верстах в трех от города.

За несколько дней перед приходом русских отец приехал (верхом на ишаке) из города в сад, крайне взволнованный. Он рассказал, что был на сходе в медресе Тилла-Кари, Там узнал он, что бухарский эмир Музафар вместе с самаркандским беком Шир-Али-Инаком продали Самарканд русским и не хотят защищать свою родину, веру и святые мечети, но народ собирается собственными силами помериться с неприятелем. Решено, что всякий честный человек должен вооружиться и идти по первому зову вместе с другими на Чупанаты встретить непрошеных гостей, и что мы, как и другие честные люди, также идем.

Конечно, обвинение эмира в продаже Самарканда оказалось клеветою. Но мы поняли это только тогда, как мы увидали, что бухарское войско, стоявшее лагерем близ Самарканда в числе 12.000 человек, вышло с нами на Чупанаты, Да, кроме того, к нам прибыли два полка, один из Корков, Другой из Чарджуя.

В назначенное время мы с отцом двинулись к сборному пункту и встали под начальство Усмана. У нас было несколько человек русских, но я помню ясно только двоих: длинного худого Усмана и невысокого толстого Богданова с белым лицом и румяными щеками. Богданов, как артиллерист, поднялся на гору, где были поставлены наши пушки. Усман со своим войском встал за горою.

План боевых действий на Чупанатинских высотах под Самаркандом

Я хорошо помню, как пришли русские, как переправились через реку Зеравшан, и как в них стреляли с горы. Мы все хорошо видели, но русские нас не видали. Голова нашего войска скрывалась за кустами, а хвост был за горой. Мы долго стояли и не двигались и не стреляли. Усман строго запретил нам подавать хотя бы малейшие признаки жизни. Вот, наконец, осталось немного солдат, как я узнал потом, один 6-й батальон и весь обоз. Усман проехал вдоль своего войска и сказал, что теперь настало время нам поработать, рассеять остававшихся солдат и овладеть обозом. Он скомандовал: “айда”, и с криками: “ур-ур!” бросились мы из своей засады. Нас увидали казаки и не допустили близко к обозу, а солдаты в нас стали стрелять. Наши рассеялись по полю и из-за кустов и из камышей стали стрелять в русских в одиночку. Отец был ранен в ногу и упал. Я с товарищами подхватили его и унесли. Мы хотели занести его в городскую саклю, но он приказал нести себя в камыши, подальше от Чупанат. Мы положили его в такие высокие камыши, в которых человек верхом мог бы свободно скрыться. Хотя там и было безопасно, но отец всячески удерживался, чтобы не стонать, а нога у него сильно болела; он метался, не находя места, как бы удобнее ее положить. Я хотел уйти посмотреть, какой обоз достался нашим, и что сделалось с русскими. Но отец взял меня за руку и потянул вниз, приказывая жестом лечь рядом с ним. В камышах то тут, то там слышались осторожные голоса: оказалось, что многие прятались там. Вскоре выстрелы смолкли, но послышался конский топот, который все приближался к нам. Сквозь камыши мы увидели бухарских сарбасов, которые скакали прямиком через камыш, куда глаза глядят. Казалось, они думали только о том, как бы подальше уйти. Они не похожи были на победителей, мы это поняли.

Мимо нас пробегал сосед. Я узнал его и остановил. Он так запыхался, что первое время не мог говорить, а потом рассказал, что самаркандцы и войска бежали, а русские заняли Чупанаты. К нам подползли осторожно еще сарты. Отцу принесли воды, он очень пить хотел, обмыли ему рану и перевязали ногу. Кто-то раздобылся лепешками. Вечером из русского лагеря грянул такой пушечный выстрел, что, казалось, вся земля под камышами вздрогнула.

Утром отец еще не мог вставать и меня не отпускал от себя. Некоторые сарты из камышей осторожно пробирались в город, другие приходили из города к нам и рассказывали все, что там делается. Так, не бывши в Самарканде, мы узнали, что войск в Самарканде не было, все бежали, что жители понимали бесполезность дальнейшего сопротивления и решили пригласить генерала занять город без боя, а старшины и выборные представители ходили на Чупанаты изъявить генералу Кауфману покорность городского населения. Теперь отец не удерживал меня более. Я убежал в город, на базар. На всех улицах, а главное на базаре толпился народ. Все ждали проезда генерала. Люди волновались, каждому хотелось пробраться вперед. Вот наконец торжественный въезд достигнул базара. Впереди ехали наши выборные в богатых одеждах, за ними генерал с переводчиком, а потом шло войско. Генерал был невысокого роста и худощавый. Он отвечал на поклоны сартов и внимательно смотрел в толпу. Посреди базара он остановился. Выборные окружили его, переводчик встал рядом. Вот что сказал он через переводчика: “пусть жители не боятся, пусть каждый примется за свои занятия, пусть промыслы и торговля идут тем же путем, как и прежде. Скажите беглецам, чтобы спокойно возвратились в свои жилища. Русские не будут разорять вас, а напротив спасать от разорения. Наши войска будут оберегать Самарканд от внешних врагов”.

Речь генерала на всех произвела сильное впечатление, все поверили ему. Отец был очень доволен, когда я прибежал к нему в камыши и передал слова генерала. Тотчас же он попросил перенести его в городскую саклю. Прежде всего, в город возвратились те, что прятались в камышах и в соседних садах, а затем стали появляться беглецы и из дальних мест. Я сходил за женою в соседний кишлак, куда отвез ее за день до прихода русских. Заскрипели арбы с женами и детьми, потянулись воза с имуществом, опустелые сакли стали наполняться людьми. Открылся базар, и мы зажили, как прежде.

Русские расположились лагерем неподалеку от крепости, а в крепости положили больных и раненых, устроили там лазарет. В городе было совсем спокойно, но в волостях жители поднимали восстание, как, например, в Мухалинской волости и в Ургуме. Генерал посылал отряд и усмирял их.

Отец долго болел, но, несмотря на боль в ноге, он все-таки через неделю начал вставать и ходил, прихрамывая и опираясь на палку. Недели через три только он мог ездить в город и исполнять свои обязанности имама и муллы.

Мы жили в саду. Я почти каждый день возил на ишаке русским офицерам фрукты. Они всегда брали все, что я привозил, да еще часто заказывали то персиков, то винограду, то дынь. Им же я продал два куска шелковой материи, которая у меня оставалась от прошлого года. Они заплатили мне гораздо дороже, чем наши купцы. Вообще наша торговля поднялась. Русскому войску нужно было доставлять и мясо, и рис, и муку, и клевер, и ячмень. За все они хорошо платили.

Прошло около месяца. Отец что-то стал возвращаться из города хмурым. Я думал, у него опять нога сильнее разболелась. В городе стали ходить слухи о новом восстании, но кругом было так спокойно, русские так хорошо обращались с нами, что я на эти слухи не обращал внимания и с отцом по этому поводу ничего не говорил. Я никак не думал, что эти-то толки именно его и беспокоят.

Раз мы сидели все трое вечером в саду, у двери сакли и ужинали дыней, как вдруг к нам быстро вошли в сад два студента (студенты - ученики медресе, старшего возраста.). Жена моя Айша была непокрыта и спряталась в саклю; они подошли к нам. Отец очень взволновался, но просил жестом сесть. Молодые люди сели на корточки против нас.

Самаркандец у своего дома (из "Туркестанского альбома ")

Говорите! - сказал отец и стал слушать. Один, который был постарше, заговорил:

Кази послал по садам много студентов и нас двоих также. Кази, старшины, аксакалы и многие имамы и муллы приказали нам объявить всем, что дело освобождения Самарканда от русских готово. На днях генерал Кауфман уходит в Катта-Курган, оставляет здесь один батальон: этим мы и воспользуемся. К нам придут беки из волостей с войском, а Омар-Хаджа призывает самаркандцев встать под его командование. Вас, имам, приглашают присоединиться к патриотам и влиять на других, как вы сделали это для защиты Самарканда.

Отец хмуро выслушал и отвечал:

Тогда было одно время, а теперь другое. Теперь я не согласен с теми, кто вас послал. И напрасно вы зашли ко мне. О заговоре я гораздо более знаю, чем вы. Я был на тайных собраниях, от меня нет тайны, ведь я мулла. Но я сторонюсь от заговора и не буду участвовать в вашем восстании. Я стар и понимаю, что оно принесет сартам не пользу, а вред. А сын мой молод и военного дела не знает. Он прекрасно ткет материи, красит шелк, рисует узоры, а стрелять не умеет. Да, наконец, с меня уже довольно!.. Он указал на больную ногу.

Отец наш, имам, мудрый мулла, мы хотим прогнать русских, они другой веры.

Какое вам дело до их веры? Они не только не мешают магометанам верить, как веровали их отцы со времен Магомета, но еще обещали починить наши древние мечети в тех местах, где они начали осыпаться и рушиться. Кроме того, при них нам спокойнее, и торговля идет лучше. Не я один, а многие опытные люди, с которыми я говорил, находят, что под управлением русских гораздо лучше живется, чем под властью бухарского эмира и его бека. Вот все, что я думаю, и что я говорил на собрании. Можете это передать хоть самому Омару-Хадже,

Отец, имам! - сказали студенты: - нас будет много, а их мало.

Что же из этого? Они проникнуты военным духом, храбры, умеют сражаться, как мы палку варить. Они из России шли уже умелые и, пока дошли до Самарканда, под каждым городом воевали, а мы воевать не умеем. Ну, какие мы воины, когда месяц тому назад наше ополчение на Чупанатах и за горой вместе с бухарскими сарбасами испугалось одного вида русских солдат. И пушки свои, и обоз побросали, лишь бы подальше убежать. А ведь нас тогда ташке много было, гораздо больше, чем русских. Я стыжусь вспоминать о нашей защите Самарканда, а нога мне напоминает... И настоящая ваша затея приведет только к тому, что много людей падет, многие семьи осиротеют, многие хозяйства разорятся...

Должно быть, слова отца подействовали на студентов. Они тихо пошли из сада и не участвовали в восстании. Мы вместе ходили смотреть, как идет дело, и вместе прятались от выстрелов. Больше всех рада была Айша, что отец меня не пустил. Она боялась за меня. Моя жена меня очень любила.

Русские ничего не знали и нам верили.

У нас в Самарканде есть еврейский квартал, где живут только евреи. Они одеваются, как мы, в халат и тюбетейку, но мы бреем головы, а у них на висках вьются пейсы. Кроме того, им запрещено носить пояса, как у нас: они обязаны подпоясываться веревкою. Вот по пейсам и по веревке их сейчас можно отличить от нас, даже издали. Мы слышали, что евреи, узнав о том, что готовится восстание, бегали крадучись в крепость и предупреждали русских. Но русские не поверили евреям и прогнали их.

Из многих городов, завоеванных русскими, до нас доходили слухи, что победители религии не трогают, ни у кого ничего не отнимают, а за всё платят деньги, что они добрые и веселые люди, а вот на войне их все боялись, они были страшны. То же самое было и в Самарканде. Пока восстание не начиналось, наши храбрились, а когда вошли в город ополченцы с Омаром-Хаджей и беки со своими войсками, то прежде всего все начальники попрятались в минареты, а войска боялись тех, которые были в крепости, боялись подступать к стене. Мы привыкли стрелять из-за дувала, из сакель, или выскочить на коне, пальнуть и поскорее ускакать, спрятаться, а тут приходилось нападать на открытой площади. Впрочем, как было и не бояться, за стеною сидела гроза. Там заключился после ухода генерала 6-й батальон. Я с товарищами ходил смотреть на осаду крепости, и мы видели, как платились сарты, которые были посмелее. На наших глазах сарты сожгли бухарские ворота крепости и ухватились за пушку, как русские отняли пушку, избили прикладами передних и выстрелом из той же пушки рассеяли толпу и уложили десятки, а ворота были тотчас же заложены мешками с землею. Я видел, как через стену из крепости бросали сартов и убитых, и живых, забравшихся в крепость через пролом. Я слышал стоны умирающих и калек. Как-то мы узнали, что Усман поведет партию подрывать стену крепости. Вместе с товарищами я пошел смотреть. Работа пошла было, слышался стук китменей и железных лопат, но с крепости, со стены стали бросать гранаты: многие были убиты, другие разбежались. Стена стала нам казаться заколдованною, а осажденные колдунами. Многие толковали, что проникнуть в крепость невозможно. Войска беков стали роптать, сами беки потеряли терпение, рассорились с Омаром-Хаджею и ушли со своими сарбасами, разграбив с досады Самарканд. Вообще горячность наших стала остывать, и приступы к стене пошли слабее.

Ворота в самаркандскую цитадель (из "Туркестанского альбома ")

Отец, когда я приходил домой и рассказывал, что видел, печально качал головою и говорил:

Я знал, что так будет!

Возвратился генерал Кауфман из Катта-Кургана и послал войска пройти по городу, очистить улицы. Тут, говорят, были жаркие схватки, но я не видал: опасно было ходить по городу, солдаты могли принять за мятежного сарта и пристрелить. Исключение было сделано только для евреев, их не трогали. Они, в то время как наши ополченцы и беки с сарбасами входили в город, успели-таки пробраться в крепость и заявить там, что евреи в мятеже не участвуют. Кроме того, они были полезны в крепости, работали там. Кстати русские вспомнили их предупреждение. Русские солдаты, обходя улицы города, не заглянули даже в еврейский квартал. Вместе с солдатами ходили и евреи. Они теперь гордо подняли головы и сбросили свои веревки. Они указывали солдатам дома горячих патриотов-зачинщиков, а также места, где были зарыты сартами деньги и ценные вещи. Ведь они все знали, слышали и видели.

По слову генерала Кауфмана, на другой же день сарты стали возвращаться в свои жилища. Мы с отцом также приехали посмотреть свою городскую саклю. Она оказалась цела, потому что, к счастью нашему, никто там не прятался и из сакли в русских не стрелял. Отец откопал сундучок, в котором зарыл шелковые одежды Айши, ее приданое и некоторый запас своих денег. Все это было не тронуто, так как мы не слыли богатыми, и евреи за нами не подсматривали. Надо удивляться, как скоро все пришло в порядок. Все стали работать и торговать, начали строить новый большой базар, так как старый русские сожгли, принялись штукатурить те места мечетей, где выпали изразцы, приступили к постройке русского города, проводили улицы, подрядчики взялись строить русским дома.

Все пошло хорошо в моем Самарканде. Ох, как мне было тяжело оставлять его!

Я выслан сюда по моему личному делу, за убийство.

У меня был нечестный сосед. Он бывало то отхватит кусок моего пшеничного поля и засеет для себя, то запрудит арык и не дает воды в мой участок, то скосит часть моего клевера. Я жаловался на него кази не один раз, но он был такой хитрый, такой ловкий, что всегда перед кази умел быть правым.

Вот один раз, - это было через год или через два после того, как русские взяли Самарканд, - я пришел на свое поле косить клевер, смотрю, а сосед уже целую полосу срезал и перетаскал на свой участок. Я ужасно рассердился и бросился на него, мы подрались. Я упал, он нагнулся и схватил меня за горло, я выхватил нож, ударил его и убил. Он только один раз вскрикнул, но услыхал его крик работник, прибежал и стал кричать. Сбежались люди, схватили меня и связали. Русский закон присудил меня в каторгу, потом на поселение в Сибири.

У нас говорят и верят, что у каждого человека есть свой пари, который иногда заставляет делать злые дела. Я помню, что пари шепнул мне во время драки: убей! убей его! Я говорил это на суде, но русские не поверили, что есть пари.

Айша, прощаясь со мною, очень плакала. Я сказал ей, чтобы она выходила замуж за другого, что я не возвращусь. Отец тоже очень горевал. Много вытерпел я дорогой, долго шли мы. Нас застала зима с такими морозами, о которых я понятия не имел. Я захворал и в Красноярске лежал в больнице, не знаю сколько времени, а потом опять пошел. Иногда офицер сжалится и наймет подводу, но больше шли пешком. Меня назначили на серебряный прииск Усть-Кара.

Теперь я свободный человек, куда хочу, могу идти. Я работаю на кирпичном заводе Валова.

Моей родины я никогда не забывал и теперь тоскую по Самарканде. Хоть бы не надолго побывать дома! Я думаю, отец уже умер, Айша состарилась с другим мужем, а все-таки... другой раз так защемит сердце, так заболит душа, так захочется под свое небо, в свои сады... Но ехать у меня нет денег, это дорого стоит, а идти пешком далеко, я стар... Не дойти...

Текст воспроизведен по изданию: Рассказы очевидцев о завоевании русскими Самарканда и о семидневном сидении // Исторический вестник. № 9, 1904

См. также:

Русская оборона Самарканда
150 лет назад завершилась героическая оборона среднеазиатской цитадели, во время которой 600 русских солдат противостояли 55-ти тысячной армии азиатов / «Русские победы»

К середине XIX века щупальца британской колониальной системы опутали Индию и подобрались к странам Центральной Азии. Единственным соперником Англии в этом регионе являлась Россия. Ещё в «Наших победах»

В борьбе за стратегические рубежи, плацдармы и торговые рынки англичане привлекали мусульманских проповедников из союзной Турции. Фанатики, используя приёмы религиозной пропаганды, настраивали население крупных и богатых городов - Самарканда, Бухары, Хивы, Коканда и других против русских.
Против русских, неумолимо продвигающихся вглубь Средней Азии, выступали и местные правители, которым русские военные отряды мешали заниматься грабежами торговых караванов и препятствовали нападению на кочевые народы, перешедшие под протекцию российской короны. Поэтому совершенно справедливым выглядел циркуляр Горчакова, направленный российским дипмиссия за рубежом, в нём расширение южных рубежей России объяснялось охраной «безопасности границ» и защитой торговых путей от грабителей.

Дипломатические попытки установить дружественные отношения с правителями среднеазиатских государств были малоуспешными, англичане появились в этом регионе раньше, и уже успели сформировать выгодное для них отношение местного населения к русским. Поэтому наиболее эффективным оставался военный вариант решения вопросов. В 1864 году русскими войсками был занят Чимкент, в следующем году - Ташкент, и территории, принадлежавшие Бухаре, что стало причиной войны с этим ханством. Серия поражений привела в мае 1868 года войска бухарского эмира Музаффар в Самарканд, за крепкими стенами которого они думали укрыться, но жители города, разорённые бесконечными поборами на военные нужды, закрыли перед армией ворота.

Самаркандцы, осведомлённые о мире и благополучии, принесёнными русскими в Ташкент и другие города, направили делегацию генерал-губернатору Туркестана и командующему войсками туркестанского военного округа Константину фон Кауфману с просьбой занять Самарканд. Предложение было взаимовыгодным, и русские приняли его, а вместе с ним и ключи от древнего города. В свою очередь, они преподнесли правителям города подарки.

«…Центр мусульманства Самарканд, гордый своею историческою славой, без выстрела пал к стопам Вашего Величества, отворив ворота храбрым и честным войскам Вашим…», – телеграфировал Кауфман императору в Петербург.

В крепости был оставлен гарнизон около 600 человек, в том числе 400 больных, и 2 орудия. Основные силы русских направились вслед армии Музаффара, отошедшей по направлению к Ката-Кургану.

Шахризябские беки, узнав об уходе Кауфмана из Самарканда, организовали сбор военных сил, и к городу подошли многочисленные вооружённые отряды китай-кипчаков, найманов, каракалпаков и других племён. В то же время партии противников русского присутствия удалось организовать мятеж среди горожан. Все эти дни в Самарканде продолжалась агитация среди местного населения и «горячая проповедь беспощадного «джихада» неудержимо лилась под сводами темных медресе и мечетей». По оценке историка Александра Семёнова, общее число штурмующих доходило до 65 тысяч человек.

Василий Верещагин «У крепостной стены. Пусть войдут», 1871-1872

Командующий самаркандской крепостью майор Фридрих фон Штемпель принял решение отойти в цитадель у западной стены города, в ней защитники укрылись 2 (14) июня. 12-метровая высота стен цитадели не смущала нападавших, без устали они карабкались по стенам, пытаясь проникнуть в укрытие русского гарнизона. Ограниченное количество боеприпасов вынуждало немногочисленных защитников угощать «гостей» штыками и возвращать их обратно.

Нападавшие делали под стенами подкоп, поджигали деревянные ворота, один раз даже проникли на территорию цитадели, но были оттуда выбиты. Чтобы окончательно уничтожить наш отряд, противник поднял на крышу соседней с цитаделью мечети несколько фальконетов, и вёл огонь по обороняющимся. На пятый день обороны съестные припасы у русских закончились, воды осталось крайне мало, русские бойцы сражались в нечеловеческих условиях. Всё это время через лояльных самаркандцев они посылали депеши Кауфману с просьбой оказать срочную помощь. Из нескольких донесений до адресата дошла только одна записка. Это изменило практически безвыходное положение горстки русских храбрецов. Участник обороны, художник Василий Верещагин, пишет, что комендант крепости Штемпель принял решение сражаться до последнего, и под конец взорвать цитадель. Но этого делать не пришлось, Кауфман, получив известие, «летел» на помощь русскому гарнизону. Его приближение разогнало практически всех осаждающих, и когда русские войска вступили в город, противника в нём не было.

Василий Верещагин «После неудачи», 1868

Страшное зрелище открылось подоспевшим войскам: «Дымящиеся груды рухнувших саклей… обгорелые, обезображенные трупы, разбросанные между развалинами и издававшие нестерпимый смрад, заражавший воздух…». Защитники держались на ногах только благодаря неимоверному «нравственному напряжению».

8 (20) июня 1868 года семидневная героическая оборона самаркандской цитадели была окончена. В эти дни русский отряд отбил до 40 приступов противника, потеряв четвёртую часть своего состава. Защитники цитадели были удостоены наград, художника Верещагина, всегда бывшего на передовой, наградили орденом Святого Георгия IV класса.

Взятие Самарканда привело к подписанию эмиром Музаффаром договора о протекторате и границах и об уплате около полумиллиона рублей за военные издержки. Русское присутствие в Средней Азии значительно укрепилось.

Самарканд. Абрамовский бульвар

Узбекистан возвращает русскую культурную составляющую
Русский Самарканд будет сохранён

Одним из элементов внутренней политики президента Шавката Мирзиёева стал возвращение в Узбекистан русской культурной составляющей, значительно покорёженной с 1991 года. Для страны, где проживает 650 тысяч русских (1,8 % населения), это крайне важно. Не зря на недавнем саммите ШОС Миризиёев сообщил Путину, что всего за год Узбекистан принял 70 делегаций из России.

___

С большим оптимизмом поддержали жители Ташкента возвращение на своё историческое место памятника семье Шамахмудовых, приютивших и воспитавших в годы Великой Отечественной войны детей со всего Советского Союза. Постепенно перемены приходят и в районные центры. На днях в Ургенче Хорезмской области был установлен бронзовый памятник герою мультфильма «Трое из Простоквашино» почтальону Печкину. Создатели считают, что скульптура привлечёт в город и туристов из России.

В русском Самарканде

18 июня хокимият Самарканда принял очень важное решение – прекратить строительные работы в так называемом русском Самарканде (русской части древнего города). Как указали в хокимияте, анализ ситуации показал, что возведение высотных зданий (жилой комплекс и корпус мединститута) вблизи исторических объектов может привести к их повреждению и изменить облик района. Власти ввели также запрет на возведение в этой части города зданий выше трёх этажей, включая цокольный. Специальным ведомствам поручено проанализировать ситуацию и разработать новый план благоустройства с соблюдением норм щадящей застройки территории, с учётом сохранения облика окрестностей, формировавшегося на протяжении почти полутора веков.

По словам местных властей, в районе улица имени Пушкина станет новым туристическим местом для гостей города. Сохранившиеся старинные постройки времен Российской империи будут реконструированы с сохранением внешнего вида и планировки.

В русском Самарканде

Напомним, что после присоединения Узбекистана к Российской империи Самарканд стал центром Зеравшанского округа, а с 1887 года – Самаркандской области Туркестанского генерал-губернаторства. Русский Самарканд – это распространённое в архитектуре и истории название западной части города Самарканда в Узбекистане. Район начал формироваться в 1870 году. Его также иногда называют «Европейским» и «Новым Самаркандом» или «Южным Петербургом».

Основателем Русского Самарканда был начальник Зеравшанского округа, а позднее губернатор Самарканда генерал Александр Константинович Абрамов.

Первую топографическую съемку и планировку улиц Самарканда произвёл архитектор И. Г. Цеханович, разделивший город на «туземную» и «европейскую» части. Во второй расположились дома офицеров гарнизона и Солдатская Слобода. Очень скоро в городе появились театр, библиотека, вокзал, парки, один из которых до сих пор в народе называют Ивановским, по имени его устроителя генерала Николая Александровича Иванова. Свои окончательные очертания Русский Самарканд приобрёл в начале ХХ века.

Кирилл Брагин
«Русская планета» / «Фонд стратегической культуры», 19-21 июня 2018