Море — огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых узоров звезд. Кажется, что небо всё ниже наклоняется над морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег. Горы, поросшие деревьями, уродливо изогнутыми норд-остом, резкими взмахами подняли свои вершины в синюю пустыню над ними, суровые контуры их округлились, одетые теплой и ласковой мглой южной ночи. Горы важно задумчивы. С них на пышные зеленоватые гребни волн упали черные тени и одевают их, как бы желая остановить единственное движение, заглушить немолчный плеск воды и вздохи пены — все звуки, которые нарушают тайную тишину, разлитую вокруг вместе с голубым серебром сияния луны, еще скрытой за горными вершинами. — А-ала-ах-а-акбар!.. — тихо вздыхает Надыр-Рагим-оглы, старый крымский чабан, высокий, седой, сожженный южным солнцем, сухой и мудрый старик. Мы с ним лежим на песке у громадного камня, оторвавшегося от родной горы, одетого тенью, поросшего мхом, — у камня печального, хмурого. На тот бок его, который обращен к морю, волны набросали тины, водорослей, и обвешанный ими камень кажется привязанным к узкой песчаной полоске, отделяющей море от гор. Пламя нашего костра освещает его со стороны, обращенной к горе, оно вздрагивает, и по старому камню, изрезанному частой сетью глубоких трещин, бегают тени. Мы с Рагимом варим уху из только что наловленной рыбы и оба находимся в том настроении, когда всё кажется призрачным, одухотворенным, позволяющим проникать в себя, когда на сердце так чисто, легко и нет иных желаний, кроме желания думать. А море ластится к берегу, и волны звучат так ласково, точно просят пустить их погреться к костру. Иногда в общей гармонии плеска слышится более повышенная и шаловливая нота — это одна из волн, посмелее, подползла ближе к нам. Рагим лежит грудью на песке, головой к морю, и вдумчиво смотрит в мутную даль, опершись локтями и положив голову на ладони. Мохнатая баранья шапка съехала ему на затылок, с моря веет свежестью в его высокий лоб, весь в мелких морщинах. Он философствует, не справляясь, слушаю ли я его, точно он говорит с морем: — Верный богу человек идет в рай. А который не служит богу и пророку? Может, он — вот в этой пене... И те серебряные пятна на воде, может, он же... кто знает? Темное, могуче размахнувшееся море светлеет, местами на нем появляются небрежно брошенные блики луны. Она уже выплыла из-за мохнатых вершин гор и теперь задумчиво льет свой свет на море, тихо вздыхающее ей навстречу, на берег и камень, у которого мы лежим. — Рагим!.. Расскажи сказку... — прошу я старика. — Зачем? — спрашивает Рагим, не оборачиваясь ко мне. — Так! Я люблю твои сказки. — Я тебе всё уж рассказал... Больше не знаю... — Это он хочет, чтобы я попросил его. Я прошу. — Хочешь, я расскажу тебе песню? — соглашается Рагим. Я хочу слышать старую песню, и унылым речитативом, стараясь сохранить своеобразную мелодию песни, он рассказывает.

I

«Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море. «Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень... «А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями... «Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя. «Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях... «С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень... «Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты... «Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи: «— Что, умираешь? «— Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо... Ты не увидишь его так близко!.. Ох ты, бедняга! «— Ну что же — небо? — пустое место... Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно... тепло и сыро! «Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти бредни. «И так подумал: „Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, всё прахом будет...“ «Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел очами. «Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло гнилью. «И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы: «— О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я... к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!.. «А Уж подумал: „Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..“ «И предложил он свободной птице: „А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей стихии“. «И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня. «И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и — вниз скатился. «И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья... «Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море. «А волны моря с печальным ревом о камень бились... И трупа птицы не видно было в морском пространстве...

II

«В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу. «И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье. «— А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать всё это, взлетевши в небо хоть ненадолго. «Сказал и — сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце. «Рожденный ползать — летать не может!.. Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся... «— Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она — в паденье!.. Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам всё знаю! Я — видел небо... Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье — землей живу я. «И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою. «Блестело море, всё в ярком свете, и грозно волны о берег бились. «В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни: „Безумству храбрых поем мы славу! „Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света! „Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету! „Безумству храбрых поем мы песню!..“» ...Молчит опаловая даль моря, певуче плещут волны на песок, и я молчу, глядя в даль моря. На воде всё больше серебряных пятен от лунных лучей... Наш котелок тихо закипает. Одна из волн игриво вскатывается на берег и, вызывающе шумя, ползет к голове Рагима. — Куда идешь?.. Пшла! — машет на нее Рагим рукой, и она покорно скатывается обратно в море. Мне нимало не смешна и не страшна выходка Рагима, одухотворяющего волны. Всё кругом смотрит странно живо, мягко, ласково. Море так внушительно спокойно, и чувствуется, что в свежем дыхании его на горы, еще не остывшие от дневного зноя, скрыто много мощной, сдержанной силы. По темно-синему небу золотым узором звезд написано нечто торжественное, чарующее душу, смущающее ум сладким ожиданием какого-то откровения. Всё дремлет, но дремлет напряженно чутко, и кажется, что вот в следующую секунду всё встрепенется и зазвучит в стройной гармонии неизъяснимо сладких звуков. Эти звуки расскажут про тайны мира, разъяснят их уму, а потом погасят его, как призрачный огонек, и увлекут с собой душу высоко в темно-синюю бездну, откуда навстречу ей трепетные узоры звезд тоже зазвучат дивной музыкой откровения...

Безумству храбрых поем мы песню
Первоисточник - стихотворение в прозе «Песня о соколе» (1898) Максима Горького (псевдоним Алексея Максимовича Пешкова, 1868-1936):
Безумство храбрых - вот мудрость жизни!
Безумству храбрых поем мы славу.
Крылатое выражение образовалось путем соединения строки из этого произведения с его названием.
Иронически: о чьем-либо отважном, решительном, но неразумном. сомнительном с точки зрения результата поступке.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. - М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .

Смотреть что такое "Безумству храбрых поем мы песню" в других словарях:

Цитата из Песни о Соколе (1898), (См. О смелый Сокол, в борьбе с врагами истек ты кровью.) В начале 900 х годов часто приводилась в большевистских прокламациях. Словарь крылатых слов. Plutex. 2004 … Словарь крылатых слов и выражений

Безумство храбрых - вот мудрость жизни! Безумству храбрых поем мы песню - крыл. сл. Цитата из «Песни о Соколе» (1898), (См. О смелый Сокол, в борьбе с врагами истек ты кровью.) В начале 900 х годов часто приводилась в большевистских прокламациях … Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого

Афоризмы можно разделить на две категории: одни попадаются нам на глаза, запоминаются и иногда используются при желании блеснуть мудростью, другие же становятся неотъемлемой частью нашей речи и переходят в категорию крылатых фраз. Об авторстве… …

безумство - , а, ср. ** Безумству храбрых поем мы песню! // Цитата из “Песни о Соколе” М.Горького, 1898 г. В начале века часто цитировалась в большевистских прокламациях/. патет. Выражение, патетически оценивающее революционную храбрость, мужество… … Толковый словарь языка Совдепии

Ая, ое; храбр, храбра, храбро, храбры и храбры. Отличающийся храбростью; отважный, смелый. Он был храбр и хорошо знал те острые минуты боя, когда командиру для решающего хода нужно пошутить со смертью. А. Н. Толстой, Восемнадцатый год. | в знач.… … Малый академический словарь

- (наст. имя Пешков Алексей Максимович) (1868 1936) Русский писатель. Афоризмы, цитаты Горький Максим биография На дне, 1902 *) В карете прошлого никуда не уедешь. (Сатин) Чело век! Это великолепно! Это звучит... гордо! Че ло век! Надо… … Сводная энциклопедия афоризмов

Отвага, мужество, молодечество, прыть, неустрашимость, решимость, удаль, удальство, ухарство. Гражданское мужество. Безумству храбрых поем мы песню. Горьк. Прот. смелость. См … Словарь синонимов

Анатолий Осмоловский Осмоловский читает лекцию Имя при ро … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Константинов. Николай «Кол» Константинов Николай Константинов, 2006 Имя при рождении: Николай Александрович Конст … Википедия

Николай «Кол» Константинов Николай Константинов, 2006 Имя при рождении: Николай Александрович Константинов Дата рождения: 22 мая 1961 Место рождения: Желе … Википедия

Книги

• Хочу, чтоб каждый из людей был Человеком (аудиокнига MP3) , Максим Горький. Вниманию слушателей предлагается своеобразный спектакль-раздумье, в котором участвуют персонажи из различных произведений Максима Горького. Перед нами как бы выстраиваются два противоположных… аудиокнига
• Хочу, чтоб каждый из людей был человеком... (CDmp3) , Горький Максим. Вниманию слушателей предлагается своеобразный спектакль-раздумье, в котором участвуют персонажи из различных произведений Максима Горького. Перед нами как бы выстраиваются два противоположных…

И снова литературный источник отечественного производства. На сей раз Максим Горький. А точнее, его «Песня о соколе». Недлинно пройдемся по первоисточнику, поговорим о слиянии названия и строки из него, а также значении и применении крылатого выражения «Безумству храбрых поем мы песню». Поехали…

Источник

Раннее творчество Горького афористично, все та же «Песня о соколе» пестрит разнообразными символами и метафорами, подтекст которых разглядеть сквозь призму прошедшего века отнюдь не сложно. Окрыленность прозы и поэзии автора (а сие произведение является представителем пограничного жанра - поэмы в прозе) конца XIX века вызвана страстным стремлением к переменам, которым горели в те времена будущие большевистские лидеры.

«Песня о соколе», анализ основных символов которой быстро дает понять главное. Читателя подталкивают принять активную позицию в жизни, начать борьбу за свое счастье, гнать в шею обывательщину и вообще заняться поиском смысла бренности собственного существования, быстро обнаружить оный и ковать железо не отходя от кассы. На самом деле, поэма действительно красивая и вполне недвусмысленная.

Наконец, не забываем, что строка из поэмы звучит как «Безумству храбрых поем мы славу», однако крылатое выражение гуляет по просторам в варианте со словом «песня» в конце. Что же, строчка ненароком склеилась с названием произведения, с фразеологизмами и не такое случается.

Значение

Выражение «Безумству храбрых поем мы песню» само по себе является крылатым уже в силу трех-, а то и четырехуровневости вкладываемого подтекста. Тут может попасться и действительное сумасшествие, и инакомыслие, двигающее прогресс. Как повезет.

Однако общий смысл очевиден. Кто-то сотворил что-то на грани разумности, а то и за нею, результат же вызывает определенные сомнения у окружающих, как это зачастую и бывает в конформном обществе, вот сему поступку и завывают песню. Можно как в переносном, так и в прямом. Хорошее выражение. И поэзия, и проза в одном флаконе, подойдет и для обыденности, и в высоком слоге ноту не испортит.

Высоко в горы вполз он с каяком
и лег там мертвым в ущелье мрачном,
свернувши в узел язык свой красный
и задыхаясь от тяжкой ноши.

Высоко в небе сияло солнце
и горы зноем дышали в небо
и лезли люди все выше к солнцу
и бились люди внизу о камень.

А по ущелью во тьме и брызгах
поток стремился навстречу морю,
гремя камнями. Весь в белой пене,
седой и сильный, он резал гору,
шипя на бочках и падал в море,
сердито воя.

А в то ущелье, где спал Каякер,
упала с неба вдруг Альпинистка
с разбитой грудью, в крови на лямках.
Он испугался, отполз проворно,
но скоро понял, что это - Тетка,
ее бояться - ему не стоит.

И подошел Он к разбитой Тетке
и прошептал Он ей прямо в ухо:
"Нужна аптечка?" "Пошел ты на фиг!" -
сказала Тетка, вздохнув глубоко, -
"Я долго лезла! Я знаю счастье!
Я - мастер спорта! Ты не увидишь
тех гор так близко! Эх ты, водняга!"
"Ну что же - горы? - пустое место...
Я тоже - мастер. Как мне кататься
там на каяке? Как рассекать мне
в потоках бурных, если их солнце
давно спарило? Иди ты в горы!
Мне здесь прекрасно - тепло и сыро!"

Так Он ответил той Альпинистке
и усмехнулся в душе над нею
за эти бредни. И так подумал:
"Ходи иль плавай, вода или горы -
конец известен: семья да дети,
да ПэВэДэшки раз в год хотя бы..."
Hо Альпинистка, вдруг встрепенувшись,
привстала децл, и по ущелью
с усмешкой наглой прошлась очами.
Сквозь серый камень вода сочилась
и было душно в ущелье мрачном
и пахло дракой.

И заорала, собрав все силы:
"О, если б в горы хоть раз подняться,
иль траверснуться, иль дюльфернуться!
Тибет прижала б я... к ранам груди и...
захлебнулся б моей он кровью!
О, Джомолунгма! О, Гималаи!!!"
А Он подумал: "В горах должно быть
и в самом деле пожить приятно,
раз эта Тетка так зверски стонет!
И ледники там и трещин море, а них - потоки...
В потоках солнца!" - Он задохнулся
от этой мысли, но даже вида никак не подал.
И предложил Он той Альпинистке: "Давай,
вали-ка с моей площадки, а то летает
тут много всяких - после них юбки
вдруг пропадают..."

Вздрогнула Тетка и гордо вскрикнув:
"Ха-ха!" (три раза), пошла к обрыву,
скользя "вибрамом" по слизи камня.
И подошла она, да вся в экстазе, вздохнув всей
грудью, потом другою, сверкнув очами,
пожав плечами и стала шлямбур долбить айсбайлем.
На это глядя, Каякер думал: "Ах, альпинистки
энд скалолазки! Зачем долбаться о твердый
камень, когда в ущелье вода несется?"
И дал ей спасик с усмешкой хитрой, и так
сказал ей: "Ты в автономе пройди, попробуй -
вот радость мира, вот счастье жизни!"
И Альпинистка, вся в карабинах,
в жумарах страшных, в веревках разных,
жилет надевши, с последним вскриком,
метнулась в реку, ему поверив.
Волна потока ее схватила, одела в пену,
умчала к морю, разбрызгав слюни, омывши сопли.
И бились бочки с печальным ревом,
шиверы мерно ползли под солнцем
и водопады искрились ярко. И Альпинистки
не видно было в "шестерке" водной...

В ущелье лежа, Каякер долго
не мог от смеха остановиться...
И вот взглянул Он в ту даль, что вечно
ласкает очи мечтой о счастье.
"Что она видела, Альпинистка,
в пустыне этой без дна и края?
Зачем такие смущают души
своей любовью к походам в горы?
Что им там ясно? А я ведь мог бы
узнать все это, поднявшись выше,
хоть ненадолго?"

Сказал - и сделал. В своей гидрахе,
в заплатах рваных, с каяком верным,
с веслом железным. Он, задыхаясь,
рванулся в горы, в кольцо согнувшись
и мокрым спасом сверкнул на солнце.
Рожденный водник - в горах не может!
Забыв об этом, Он подскользнулся
и пал на камень, но не убился,
а рассмеялся...

"Так вот в чем прелесть походов в горы!
Да в мазохизме! Вот альпинисты!
Смешные люди! Воды не зная,
они стремятся высоко в горы
и ищут счастья в пустыне знойной.
Там только сухо. Как в Аlways Classic.
Там много снега, но нет воды там
и нет опоры живому телу.

Зачем же гордость? Зачем укоры?
Затем, чтоб ею прикрыть безумство
своих желаний и скрыть за ними
свою негодность для водных сплавов?
Hо не обманут меня уж больше
теперь их речи! Я сам все знаю!
Я - видел горы... Я их измерил,
познал паденье, но не разбился,
а только крепче в каяк я верю.
Пусть те, кто воду любить не может,
живут горами. Воды творенье -
водой живу я!"

И Он, поправив на сляйде юбку,
с уступа съехал и в путь пустился,
гордясь собою...

А волны грозно о берег бились,
сверкали брызги все в ярком свете.
В их львином реве звучала песня
и из-за шума Он не услышал
уже той песни.
"Безумству храбрых поем мы славу!",-
дрожали скалы от грозной песни.
"Безумство храбрых - вот мудрость жизни!",-
пел Спелеолог в дыре глубокой.
"Пускай для жизни здесь нету места
и нету солнца, но пусть карбидки,
как искры вспыхнут во мраке жизни
и много смелых сердец зажгут
безумной жаждой свободы, света!
Безумству храбрых поем мы песню!